Джозеф Киплинг - Человек, который хотел стать королем

— Вы гораздо дольше пользовалась бы жизнью, если б не пытались пускаться в это нелепое предприятие. Не подожгите контору и уходите до 9 часов, — отвечал я.

Я оставил их склоненными над картами и делающими заметки на обратной стороне «договора». «Непременно приходите завтра в Серай», — были их последние слова.

Кумхартенский Серай представляет собой грязное четырехугольное пространство, где навьючивают и развьючивают лошадей и верблюдов. Здесь можно встретить все нации центральной Азии и большинство населения собственно Индии. Балки и бухарцы встречаются здесь с бомбейцами и бенгальцами, и здесь же вырывают желающим зубы. Вы можете купить в Кумхартенском Серае пони, бирюзу, персидских котят, седельные сумки, жирнохвостых баранов, мускус и приобрести за ничто кучу удивительных вещей.

В полдень я отправился туда взглянуть, сдержат ли мои приятели свое слово, или они уже лежат где-нибудь пьяные.

Жрец, одетый в лохмотья из разных лент и тряпок, гордо выступал сзади меня, серьезно вертя бумажную игрушечную юлу. Сзади него шел слуга, согнувшийся под тяжестью плетеной корзины, наполненной глиняными безделушками. Оба вели двух верблюдов, и находившиеся в Серае следили за жрецом, испуская громкие взрывы смеха.

— Жрец сумасшедший, — сказал мне торговец лошадьми. — Он идет торговать безделушками в Кабул. Или он возвысится до почестей, или ему срубят голову. Сегодня утром он пришел сюда и все время ведет себя, как безумный.

— Безумные находятся под покровительством Бога, — пробормотал кто-то. — Они предсказывают будущие события.

— Ах если б они могли раньше предсказать, что мой караван изрежут шинварисы, — проворчал агент торгового дома из Раджпутана. Его товары изменническим образом попали на границе в руки разбойников, и это обстоятельство служило предметом шуток для всего базара. — Оэ, жрец, откуда ты и куда идешь?

— Я иду из Рима, — закричал жрец, вертя свою юлу, — из Рима, гонимый через море дыханием сотни дьяволов. О! воры, грабители, разбойники, лжецы!.. Благословение Пир-Хана на свиньях, собаках и клятвопреступниках! Кто хочет взять покровительствуемого богом на север продавать талисманы? Верблюды никогда не будут перетирать себе кожу, сыновья никогда не станут хворать, а жены всегда останутся верными мужьям во время их отлучек у тех людей, которые возьмут меня в свой караван!.. Покровительство Пир-Хана да будет над их работой! — Он вытянул полу своего грубого плаща и вертелся между привязанными лошадьми.

— Вот через двадцать дней выступает караван из Пешавера в Кабул, — сказал какой-то торговец. — Мои верблюды пойдут с ним. Иди и ты и принеси нам счастье.

— Я хочу идти сейчас, — закричал жрец. — Я поеду на своих крылатых верблюдах и буду в Пешавере через день! Хо! Хавар-Мир-Хан, — завопил он слуге, — выводи верблюдов и помоги мне сесть на моего!

Он вскочил на спину склонившего колена животного и крикнул, обернувшись ко мне: «Пойди и ты, саиб, немного по дороге, а я продам тебе талисман-амулет, который сделает тебя королем Кафиристана».

Свет озарил меня, и я последовал за двумя верблюдами из Серая; когда мы вышли на открытую дорогу, жрец остановился.

— Что вы думаете обо всем этом? — произнес он по-английски. — Карнеган не может разговаривать с ними на их языке, и я переодел его своим слугой. Он приличный слуга. Недаром в течение четырнадцати лет таскался я по стране. Разве я не чисто говорю? Мы будем ковылять за караваном до Пешавера, пока не доберемся до Жагдаллака, а тогда постараемся променять своих верблюдов на ослов и доплетемся до Кафиристана. Вот юлы для эмира! Суньте руку под верблюжье седло и скажите, что вы нащупали?

Я ощупал приклад Мартини, и другой, и третий.

— Их всех двадцать! — спокойно сказал Драво. — Их двадцать, а соответствующие им боевые запасы под юлами и глиняными куклами.

— Да поможет вам небо, если вы попадетесь с этими вещами, — сказал я. — Мартини среди патанов ценится на вес серебра.

— Пять сотен рупий — каждую из них мы выпросили, взяли взаймы или стащили — помещаются на этих двух верблюдах, — сказал Драво. — Мы не попадемся. Через Хайбер пройдем с настоящим караваном. Кто тронет бедного, безумного жреца?

— Все ли вы достали, в чем нуждались? — удивленно спросил я.

— Не совсем, но мы скоро получим все. Дайте нам что-нибудь на память о вашей доброте, брат. Вы оказали мне услугу вчера и тогда — в Марваре. Половина моего царства будет ваша, как говорит пословица.

Я отцепил от своей часовой цепочки маленький компас и протянул его жрецу.

— Прощайте, — сказал Драво, осторожно протягивая мне руку. — В последний раз на долгое время жмем мы руку англичанина! Пожми его руку, Карнеган, — закричал он, когда второй верблюд поравнялся со мной. Карнеган наклонился и взял мою руку. Затем верблюды зашагали вдоль пыльной дороги, а я остался, удивленный, один. Глаз мой не мог различить ни малейшей погрешности в одеждах переодетых. Сцена в Серае свидетельствовала, что и сами туземцы ничего не заметили. Все это давало некоторую надежду на то, что Карнеган и Драво пройдут неузнанными через Афганистан. Но дальше они встретят смерть — верную и страшную смерть!

Дней через десять один мой приятель-туземец, сообщая мне из Пешавера о новостях дня, так заканчивал свое письмо: «Здесь было много смеха по поводу одного сумасшедшего жреца, который собирается продавать мелкие безделушки и дрянные брелоки, приписывая им силу чудодейственных талисманов, его величеству эмиру бухарскому. Жрец прошел через Пешавер и присоединился к каравану, идущему в Кабул. Купцы очень довольны, потому что, по своему суеверию, воображают, что такой безумный товарищ принесет им удачу». Итак, оба перешли границу. Я собирался помолиться за них, но в ту ночь в Европе умер настоящий король, и это событие требовало некролога.

Мировое колесо со своими обычными изменениями повернулось много раз. Прошло лето и затем зима, настали вновь и прошли опять. Газета продолжала свое существование, также как и я свое, и на третье лето опять выдалась душная ночь и ночной выпуск газеты, и напряженное ожидание чего-то, что должны телеграфировать из другой части света; все было совершенно также, как происходило раньше. Незначительное число великих людей умерло за два прошедших года, машины работали с большим стуком, и некоторые из деревьев в саду стали на несколько футов выше. В этом и состояла вся разница.

Когда я проходил через типографию, то застал точно такую же картину, какую описывал раньше. Только нервное напряжение было сильнее, чем два года тому назад, и духота больше томила меня. В 3 часа я закричал: «печатайте!» — и повернулся, чтобы идти, когда ко мне подполз какой-то остаток человека. Он был согнут в дугу, голова втиснута между плечами, и он волочил свои ноги, одну за другой, точно медведь. Я не мог разобрать — ступает или ползет этот, завернутый в лохмотья, охающий калека, который называл меня по имени, крича, что он вернулся.