У. Артур - Современная вест-индская новелла

— Так, значит, был другой?

— Был небось. Из-за чего бы тогда Мэнни убивать ее?

— Стало быть, он, как грозился, так и сделал, — пробормотал Дэвид, невольным движением крепко прижав к себе охапку хвороста, которую держал под мышкой. — Ну, я пошел, коровы у меня еще не доены.

— Взял бы ты меня в работники.

Дэвид открыл было рот, чтобы ответить, да так и замер: из-за угла вышел давешний незнакомец и зашагал по переулку к домику убитой Дутс. Дэвид совсем и забыл о нем на радостях. Многозначительно взглянув на Сонни, он кивнул в сторону незнакомца.

Сонни замотал головой.

— Ничего не знаю. Он, говорят, из Каракао. Целый день тут, с самого утра. — И добавил, задумчиво разглядывая незнакомца: — Вроде бы приличный малый.

— Уж не старая ли присуха?

Сонни захихикал:

— Теперь отсохло!

— Ну, пока.

Дэвид ликовал. Его так и тянуло пригласить к себе Сонни и угостить в честь торжества, но по врожденной осторожности он воздержался. Такая неожиданная щедрость — слишком откровенный жест. К тому же Сонни сплетник. И он решил отпраздновать свой триумф так же тайно, как до этого он любил, ненавидел и мстил. К счастью, жил он один и в довольно уединенном месте.

В этот вечер он ужинал поздно и с непривычной роскошью: вареный цыпленок, рис, бобы и печеный батат. Все свое, а не покупное, конечно, но для скряги Дэвида это был настоящий пир. Кроме того, он выпил больше пинты рома, а потом еще добавил к нему бутылку игристого пива.

Спать ему не хотелось. Дэвид вытащил засаленную конторскую тетрадку и допоздна просидел над ней. Все у него было в ажуре. Он знал, сколько гроздей бананов созрело на его участке в нынешнем году и за какую сумму он их продал, сколько выручил за окру и сколько — за бобы. Он даже мог учесть доходы с каждого кустика перца, растущего за домом.

За его спиной ветер громко хлопнул дверью, но Дэвид не шелохнулся — ему было покойно и хорошо. После сытного ужина и обильной выпивки его разморило, и он блаженствовал, довольный собой. Вот так и должен жить мужчина. Без плаксивых ребятишек, без сварливой болтушки жены… без всей этой колготы. Один…

Сидя так и размышляя, он незаметно погрузился в глубокий, без сновидений сон, и только через несколько часов его вдруг словно тряхнуло. Дэвид проснулся с внезапно прояснившейся головой и со страхом понял, что он не один.

За столом напротив него сидел Мэнни, громадный, всклокоченный, с заросшими щетиной щеками и воспаленными глазами, которые, казалось, вот-вот готовы были выскочить из орбит.

Как он попал сюда? Дэвид вдруг вспомнил, как хлопнула незапертая дверь, когда он засыпал.

— Ты… чего тебе здесь надо? — запинаясь, спросил Дэвид, чувствуя, как от тупого страха кровь ударила в виски.

Голос Мэнни прожурчал тихо, как обмелевший ручеек, как-то странно прозвучал он — тихо и печально, так что в сжавшемся от страха сердце Дэвида даже зашевелилась надежда.

— Ну, сделал я, что ты хотел. Убил я… мою Дутс.

— Я хотел?! — воскликнул Дэвид. И, пытаясь убедить себя, что убийца пришел лишь затем, чтобы передохнуть и подкрепиться, миролюбиво добавил:

— Да при чем тут я, дружище? Разве это я велел тебе ее убить?

Голос Мэнни прогремел, как колокол:

— Я для тебя убил ее… слышишь ты! — Но тут же дрогнул, сорвался: — Теперь меня повесят…

Дэвид пожал плечами.

— Сам виноват, старина. Я тебя по-дружески предупреждал…

Он не договорил. Как он страшно смотрит на него, этот Мэнни.

— Это ты заставил меня убить ее… ни за что ни про что, слышишь, ты!

— То есть как? Да я ведь своими глазами…

Мэнни выкрикнул, словно бичом полоснул:

— Это был ее брат из Каракао! Господи, если б я только знал!

Дэвид вскочил, леденея от страха. Он словно завороженный глядел, как Мэнни вытаскивает из кармана кусок прочной и крепкой веревки.

— На кой… на кой она тебе нужна? — залепетал он, с ужасом вспоминая, что живет один и что дом его стоит на отшибе.

Свистящим шепотом Мэнни выдохнул ответ, и каждая фраза гасила последние искры надежды:

— Чтобы повесить тебя… проклятый сплетник… ты ее ненавидел и подпоил меня… так что я уж ничего не понимал… не слышал… не соображал…

— Но, Мэнни! Мэнни! Нет!

Сильный порыв ветра торжествующе и злобно просвистел над домом и заглушил вопли Дэвида.

В Лондоне они скоро познали, каково жить в огромном городе. Одиночество крепче родственных уз сплотило их, трех мужчин и одну женщину, приехавших с Вест-индских островов и ютившихся в тесных подвальных комнатенках. И вот впервые возникла угроза их единству.

До свадьбы остался всего день.

Крючконосому чудилось, будто он ощущает, как пот струится из его пор. Подобно ворчливой старухе, он бормотал, ни к кому не обращаясь:

— Что за безумие! Заставить меня напялить эту упряжь… Я не принц Филипп и никогда не хотел им стать…

Взятый напрокат фрак висел на спинке стула. Перевернутый цилиндр словно бросал Крючконосому насмешливый вызов. Крючконосый чертыхнулся и уже совсем было собрался усесться на обидчика, когда скрипнула дверь и раздался хриплый смех Янки, спасший цилиндр от заслуженной кары.

— Ты что тут делаешь? — Янки поднял цилиндр и повертел его в руках, словно какой-то невиданный плод.

— Чертов Бересфорд, — буркнул Крючконосый, — ишь чего выдумал! Это барахло не для моей рожи.

— Даже нищий может стать королем, — возразил Янки, нежно прижимая цилиндр к груди. — Завтра я надену эту штуку и буду королем.

— Не королем, а ослом, — съязвил Крючконосый.

— И это не страшно, — улыбнулся Янки. — Христос ездил на осле.

— Тебе этот костюм идет как корове седло.

— Посмотрим. Ты меня, Крючконосый, не узнаешь!

Янки решил немедленно продемонстрировать, насколько хорошо он знаком с правилами хорошего тона. Лихо заломив на голове цилиндр, он шлепнулся на стул, скрестил ноги и поддернул воображаемые складки на брюках. Стул трещал и качался под ним, рука Янки повисла в воздухе — как бы покоясь на несуществующем подлокотнике.

Крючконосый отвернулся, а Янки, пришпорив свою фантазию, уже воображал себя на свадьбе. Тяжело гудят колокола, глаза ищут в толпе знакомых, рука в белой перчатке поднята вверх в приветственном жесте. Он словно озарял своим сиянием тусклый и дряхлый Лондон, и даже полисмены обнажали головы при виде его великолепия… Но вдруг толпа гостей исчезла, кожаный подлокотник сбросил его руку, а стул под ним развалился будто карточный домик. Янки растянулся на полу, как беспомощный калека.