Егор Радов - Мандустра

Я вошел в знакомый подъезд, который на этот раз сиял в утреннем свете и поднялся на ее этаж. Стертые жертвенные ступени уходили вниз. Я опять почувствовал себя виноватым перед ней. «А если бы она спасла мою жизнь?» — подумал я. «А если бы это я спас кому-то жизнь и лишился ног?» — опять подумал я.

Я нажал на звонок, он резко звякнул, и я замер. За коричневой кожаной дверью раздался скрип. Наконец дверь открылась, и я увидел Ольгу Степановну. Она сидела на кресле гордо, как королева на троне. На ней было небесно-синяя блузка с декольте, серая юбка и жемчужные сережки. Она улыбалась мне и раскрывала свои накрашенные ресницы.

— Егор? — сказала она нежным голосом. — Проходи. Я ждала тебя.

Я прошел в коридор, разделся, снял куртку и ботинки.

— Тапочек у меня нет, — сказала она. — Иди так.

У нее вообще нигде не было никакой обуви.

Я медленно прошел в комнату, она поехала за мной, небрежно подталкивая вперед свое кресло, и мне показалось, что я пришел в гости к ленивице-аристократке, которая бережет ноги и ее повсюду возит слуга с огромными бакенбардами.

— Садись, — сказала она. — Я очень рада тебя видеть. У меня очень мало друзей.

— Да, конечно, — сказал я чуть слышно.

— Что ты сказал?

— Да, я говорю, да.

— Будешь кофе?

— Ну, можно…

Я был смущен и опять почувствовал себя виноватым.

— Одну секунду.

Она уехала в кухню, а я сидел, не зная, чем заняться. Представлял, что кто-то войдет, а я не знаю, что сказать.

Наконец она появилась, насмешливо улыбаясь. Она везла кофе на подносе.

— Угощайся, — сказала она.

— Ой, спасибо большое, — сказал я смущенно и взял чашку с кофе.

— Может, хочешь чего-нибудь выпить? — спросила она.

— Ну, не знаю…

— Коньяк? Кофе с коньяком. Или ты не пьешь?

— Можно.

Она подъехала к серванту, достала бутылку коньяку и две рюмки.

— За наше знакомство!

И мы выпили.

— А у вас нет сигарет? — спросил я.

— Есть, только учительнице не рассказывай.

Она достала пачку сигарет и протянула мне. Я закурил и почувствовал себя хорошо.

— Ты наливай и пей с кофе, — сказала она.

Я так и сделал.

Мы болтали и пили коньяк.

Я курил сигареты, одну за другой.

Наконец она мне сказала:

— Вам, наверное, в классе рассказывали, что я совершила подвиг, да?

— Вроде да, — сказал я. — Да.

— А я и не знаю, как это вышло. Я спасла чужую жизнь, недавно эта девочка приходила ко мне, ей восемнадцать лет. У нее замечательные ножки! В джинсах…

Когда она это говорила, в ней чувствовался прилив садизма или мазохизма.

— Вообще это, наверное, правильно. Я должна, конечно, была это сделать.

Она выпила коньяку.

— Но жалко, у меня не было ребенка. Сейчас я осталась одна, ну просто не знаю, что делать, а?

Она нервно засмеялась. Потом неожиданно стала серьезной.

— Вот если б у меня был ребенок…

Я сидел ни жив ни мертв.

— И потом бы его кто-нибудь спас… Вот было бы интересно! Я спасла… Меня бы кто спас! Жаль…

Она взяла сигарету и закурила.

— Егор, — спросила она у меня неожиданно, — ты настоящий мужчина?

— Не знаю, — сказал я и задрожал.

Она медленно подъехала ко мне. Колеса вертелись, поскрипывая. Она взяла меня за руку.

— Ты мужественный?!

— Не знаю, — проговорил я в ужасе. Я не мог смотреть ей в глаза.

— Посмотри мне в глаза.

Я медленно поднял голову. Мне было страшно и в то же время дико смешно, до того театрально было все это. Я знал, что это настоящая серьезная минута в жизни, как показывают в фильмах, но что-то тут было ненатурально.

— Посмотри мне в глаза! — повторила она.

Я посмотрел ей в глаза.

— Если я тебя попрошу об одном… одолжении, нет… жертве… Подвиге!

— Подвиге? — тупо переспросил я, не понимая, о чем она говорит.

— Да…

— А что такое? — спросил я бодрым тоном.

— Ты не понимаешь? Ах да, ты же еще мальчик…

— Нет, а что?

Она сжала мою руку.

— Понимаешь, я хочу… Ну, я хочу, чтобы ты сделал мне ребенка.

Я вздрогнул и по моему телу прошел холод.

— Что?

— Ну что… Я не могу больше, — сказала она. — Я ни в чем не виновата. Ты можешь сказать, что я этого хотела. Но как можно этого хотеть? Я поступила честно… Теперь бы я, может быть, сделала по-другому. Я ничего не требую. Если ты отказываешься, то ничего… Может быть, тебе нужны деньги?

— Нет, — тупо произнес я.

В голове промелькнула совершенно дебильная мысль, что я могу много заработать на этом деле. Потом я подумал: «Неужели я сволочь?!» Мне хотелось быть благородным. Но я не понимал, что то, о чем она просит, можно вот так вот просто сделать в этой комнате… Да у нее нет ног! Разве это можно так? У меня нет сексуального опыта. «Ну и в ситуацию я попал!» — со смаком подумал я и представил, как буду рассказывать об этом друзьям.

— Ты отказываешься… — печально проговорила она.

— Нет, но я не знаю, я не могу…

Потом я подумал: «А если я соглашусь? Нельзя же это вот здесь прямо».

Мне хотелось бежать без оглядки. Где-то в глубине я думал, что я сволочь, что я должен пойти на это. Потом во мне родилось холодное спокойствие и расчетливость, не поймешь откуда. Мне стало даже любопытно, будто это происходило не со мной. Словно я наблюдал со стороны на все это и, дожевывая бутерброд, смотрел, чем кончится.

— Я согласен, — холодно сказал я и тут почувствовал, что меня одолевает страшная дрожь во всем теле. У меня застучали зубы.

— Тебе холодно? — спросила она.

— Да нет, ничего.

— Если тебе холодно, я закрою форточку.

— Ничего, — молодцевато сказал я, поняв, что не могу сдвинуться с места.

Она начала расстегивать блузку. Кресло скрипело и каталось туда-сюда. Под блузкой у нее был белый лифчик.

— Отвернись, — сказала она.

Я попытался встать, но во мне родилась еще большая дрожь. Тогда я отвернулся.

— А впрочем, зачем тебе отворачиваться. Помоги мне снять блузку, пожалуйста.

Я сидел без движения.

— Пожалуйста.

Я попробовал подняться, но зацепился за что-то и опять сел на стул. Мне было стыдно и неловко, что я не могу подойти к женщине.

— Ты не можешь?

— Нет, почему, — сказал я, оставаясь на месте. Мне не хотелось ничего делать.

— Ах, черт! — сказала она с досадой. — Я могла бы догадаться. Ты же мальчик. Извини меня, пожалуйста. Извини. Я забыла. Извини.

Она застегнула блузку. Когда я понял, что ничего не состоится, мне стало неинтересно. Но дрожь сразу прошла и спокойная уверенность начала разливаться по телу.

— Нет, почему? — спросил я.

«Неужели я не могу?» — подумал я. Мне стало неловко и стыдно, что я не могу этого сделать не из-за того, что не хочу, а потому что не могу, что я подумал, что я неполноценный, и мне захотелось убежать к чертям и плакать.

— Ты не волнуйся! — сказала она. — С тобой все в порядке.