Александр Немировский - История Древнего мира. Античность. Ч.1

Искусство и археология.Археология, извлекая из земли шедевры античного искусства, не просто обогащает залы музеев новыми статуями и вазами, а страницы книг — новыми иллюстрациями. Она вводит творения античного мира в гущу современной действительности с ее противоречиями и контрастами, тем самым давая им новую жизнь.

Так, в фокусе внимания XVIII века был Лаокоон, вдохновивший Лессинга на исследование законов скульптуры и литературы. Избранницами эстетической мысли XIX в. стали Венера Милосская и Ника Самофракийская.

Первой была обнаружена в 1821 г. Афродита с острова Мелос. Приобретенная у нашедшего ее в каменном склепе крестьянина французским морским офицером Дюмон-Дюрвилем, она сразу заняла в Лувре почетное место, вызвав единодушное восхищение.

Путь Ники Самофракийской к признанию оказался намного длиннее. Несколько ящиков мраморных обломков, собранных раскапывавшим в 1866 г. древний храм кабиров французским консулом Шампуазо, археологом по профессии, были отправлены в Париж в надежде, что удастся составить из обломков хотя бы одну статую. Опытные реставраторы составили из двухсот обломков торс. По крыльям за спиной определили, что это статуя Ники. В путеводитель по Лувру было занесено: «Декоративная статуя среднего достоинства позднейшего времени». Но, странное дело, темпераментные парижане с восхищением разглядывали складки на мраморной одежде Ники. Постепенно пересмотрели свое отношение к скульптуре и искусствоведы. К 1870 г. Ника стала гордостью Лувра и Франции. Теперь ее уже сравнивали с Венерой и порой отдавали предпочтение Нике.

Можно только удивляться, что о таком величественном сооружении, как алтарь Зевса в Пергаме, не сообщает ни один из крупных эллинистических авторов или римских писателей. Известие о нем сохранилось лишь в «Памятной книжице» позднего историка Ампелия, писавшего: «В Пергаме находится большой мраморный алтарь 40 футов высоты с мощными скульптурами, изображающими битву с гигантами». Тем больший эффект произвело открытие алтаря во время раскопок Пергама германской археологической экспедицией во главе с Карлом Туманом (1839—1896). Карл Туман мечтал стать архитектором и изучал архитектуру в Берлинской академии. Болезнь заставила его прервать занятия и отправиться, по совету врачей, на юг. Это и привело Тумана в 1866 г. в турецкий городок Бергама, сохранивший имя древней столицы Атталидов. Заинтересовавшись живописными руинами, которые использовались местным населением для пережигания на известь, он начал составлять их план и довольно скоро собрал небольшую коллекцию мраморных обломков. К раскопкам Туман приступил лишь в 1878 г. и продолжал их с перерывами до 1886 г. К концу 1878 г. он извлек из-под древней «византийской» стены 39 мраморных плит. «Мы нашли целую эпоху искусства, — писал он. — Величайшее оставшееся от древности произведение у нас под руками.

446

Для понимания последовательности расположения частей рельефа важно было найти фундамент алтаря. Он был обнаружен на южном склоне акрополя.

Фундамент имел почти квадратную форму (36,4 х 34,2 м), в западной его части находилась лестница из 20 широких ступеней, ведущая на верхнюю площадку, окруженную колоннами. Наибольший интерес вызвали 11 вновь найденных плит, находившихся у фундамента. Туман так описал их открытие: «Было это 21 июля 1879 г., когда я пригласил гостей на акрополь посмотреть, как станут переворачивать плиты... Когда мы поднимались, семь громадных орлов кружились над акрополем, предвещая удачу. Опрокинули первую плиту. Предстал могучий гигант на змеиных извивающихся ногах, обращенный к нам мускулистой спиной, голова повернута влево, с львиной шкурой на левой руке. «Она, к сожалению, ни к одной известной плите не подходит»,— сказал я. Упала вторая. Великолепный бог, всей грудью обращенный к зрителю, столь могучей, сколь и прекрасной, какой еще не бывало. С плеч свешивается плащ, развевающийся вокруг широко вышагивающих ног. «И эта плита ни к чему известному мне не подходит!» На третьей плите предстал сухощавый гигант, упавший на колени, левая рука болезненно хватается за правое плечо, правая рука словно отнялась... Падает четвертая плита. Гигант прижался спиною к скале, молния пробила ему бедро. «Я чувствую твою близость, Зевс!» Лихорадочно обегаю все четыре плиты. Вижу, третья подходит к первой: змеиное кольцо от большого гиганта ясно переходит на плиту с гигантом, павшим на колени.

Верхней части этой плиты, куда гигант простирает руку, обернутую в шкуру, недостает, но ясно видно — он сражается поверх павшего. Уж не бьется ли он с великим богом? И в самом деле, левая, обвиваемая плащом нога исчезает за гигантом на коленях. «Трое подходят друг к другу!» — восклицаю я и стою уже около четвертой: и она подходит — гигант, пораженный молнией, падает позади божества. Я буквально дрожу всем телом. Вот еще кусок!

Ногтями я соскабливаю землю: львиная шкура — это рука исполинского гиганта, напротив этого чешуя и змея — эгида! Памятник, великий, чудесный, был вновь подарен миру... Глубоко потрясенные, стояли мы, три счастливых человека, вокруг драгоценной находки, пока я не сел на Зевса и не облегчил душу крупными слезами радости».

447