Вильям Козлов - Витька с Чапаевской улицы

— Пойдем через деревни, — сказал Витька. — Будем всем говорить, что мы из детдома, мол, дом наш разбомбили, ну мы и пробираемся к родственникам…

К ним подошел высокий мальчишка. Он торопливо проглотил жесткий кружок колбасы и сказал:

— Нам вместе с вами нельзя… Мы будем просачиваться к нашим по одному. Главное — фронт перейти… У меня тетя в Житомире. У Левы сестра в Одессе… Повезет — доберемся.

— Повезет, — сказал Витька.

— По одному плохо, но иначе нельзя. Слишком будет заметно.

— Да, — сказал Витька.

— Я с вами, — подошел к ним Соля. — У меня родственников нет.

— Нас и так много, — проворчал Гошка. — Целый отряд. Соля вопросительно посмотрел на него своими большими выпуклыми глазами.

— Я лишний?

— Не слушай его, — сказал Витька и бросил на Гошку уничтожающий взгляд, — Вы не хотите, чтобы я с вами пошел? — обвел всех тусклым взглядом Соля.

— Дурачок, — сказала Алла. — Куда же ты без нас?

— Ты пойдешь с нами, — успокоил его Витька. — И давайте больше на эту тему не будем говорить.

— Неужели вы не донимаете: чем нас больше, тем это подозрительнее для немцев? — вскричал уязвленный Витькиным тоном Гошка.

— Что с тобой стряслось? — спросила Алла. — Ты никогда таким не был.

— Не обращай на него внимания, — улыбнулся Соле Грохотов. — Гошку немного контузило при бомбежке…

Пять чернявых, большеглазых мальчишек тихо попрощались и как тени разошлись в разные стороны.

Соля проводил их печальными глазами и судорожно вздохнул.

Перед дальней дорогой состоялось короткое собрание. Люся Воробьева сообщила, что в группе теперь семь человек. Из них пятеро комсомольцы… Гошка внес поправку: он, Витька Грохотов и Алла Бортникова действительно подали заявление в комсомол, но их еще не приняли, обещали принять в новом учебном году, так что они никакие не комсомольцы…

— Нет, мы все теперь комсомольцы, — подытожила Люся. — Я как комсорг класса передаю свои полномочия… — Люся обвела всех взглядом и остановилась на Буянове.

— Я не комсомолец, — пробурчал он.

— Кто же ты тогда? — все с удивлением смотрели на Гошку, но он без всякого смущения ответил:

— Никто. Беспартийный я.

Поднялся возмущенный шум, но Люся несколько раз хлопнула в ладоши и все замолчали.

— Старшим нашей группы будет Витя Грохотов, — громко сказала она. — Есть возражения?

Возражений не было. Даже Гошка, который никогда никому ни в чем не уступал первенства, промолчал.

— Война все переменила, — после продолжительной паузы сказал Витька. — Теперь я — комсомолец.

— И я — комсомолка, — сказала Алла. Гошка промолчал.

— Вот чудаки! — усмехнулся Сашка. — О чем вы тут толкуете? Сейчас война, и школу нашу разбомбили! Никто мы теперь, понятно? Беспризорники! Мне даже не верится, что я когда-то сидел за партой…

— Ты всегда был плохим пионером, — заметила Люся.

— Беспризорники, вот кто мы, — повторил Сашка.

— Ты всех в одну кучу не путай, — сказала Алла. — Если война, значит, и жизнь остановилась? И мы уже не люди? Кончится война и снова сядем за парты и будем учиться. Конечно, всё, что случилось, страшно… и мы никогда этого не забудем… Но мы люди и не будем ни при каких обстоятельствах терять человеческое достоинство.

— Хорошо сказано, — коротко заметил Коля Бэс.

— Собрание считаю закрытым, — заключила Люся.

На пути встретилось село, такое же самое, как и десятки других. Стояло оно в стороне от большака и называлось Кокорино. В центре белая церковь с позолоченным крестом. Немцев вроде бы не видно.

Не успели миновать церковь, как из большого, крытого новой дранкой дома вышли три человека с белыми повязками на рукавах. У двоих за плечами карабины, у одного — немецкий автомат.

— Куда, молодцы, эт самое, путь держим? — миролюбиво спросил один из них, самый маленький. Тому, что с автоматом, он и до плеча не доставал.

— Мы, дяденьки, из детдома, — сказал Витька. — После бомбежки отстали от поезда и потеряли своих…

— Из детдома, значит, — сказал человек. — А где, интересно, этот детдом был?

Витька назвал свой город, хотя и не был уверен, что там существовал детдом.

— Развязывайте мешки! — приказал второй, с неприятным длинным лицом. Он был настроен отнюдь не миролюбиво.

Ребята вывернули мешки и рюкзаки наизнанку. Кроме ложек, кружек и зубных щеток, там ничего не было. Сашкин мешок тоже опустел. Последний круг великолепной копченой колбасы съели вчера вечером.

— Нет у них в мешках ничего, Кузьма, — сообщил мужик, который велел развязать мешки.

Длинный Кузьма, он еще не произнес ни слова, был у них за старшего. Лицо у Кузьмы опухшее, вместо глаз — две маленькие щелки. Эти злые щелки недружелюбно ощупывали ребят.

— Как звать? — неожиданно спросил он сиплым голосом Гошку. Тот ответил.

— Володька есть среди вас?

Гошка назвал всех по имени. Володьки не было.

— У Володьки нос перебит, — заметил один из мужиков.

— Я бы его, гаденыша, собственными руками задушил, — сказал Кузьма.

— А мы-то при чем? — буркнул Витька. — Иди-ка сюда… — ласково поманил пальцем Кузьма. Витька подошел. Мужик поднес здоровенный кулак к самому его носу. — Чем пахнет?

— Табаком, — сказал Витька, глядя ему в глаза. — И луком.

Кузьма вдруг осклабился и тычком двинул мальчишку в зубы.

Витька отлетел в сторону, чуть не свалив Гошку. — Смертью пахнет! — рявкнул Кузьма и вытер кулак о штаны. — А ну, мужики, гоните их в амбар. Унтер ругается, что бездельничаем, вот пусть полюбуется на арестантов…

Мужики отвели их в пустой амбар и заперли.

— Дайте хоть поесть! — попросил Сашка.

— Завтра приедет из комендатуры унтер, он вас, эт самое, накормит, — ухмыльнулся мужик.

— Сволочи! — пробормотал Витька, облизывая окровавленную губу.

Это была первая встреча ребят с полицаями, которых немцы стали насаждать в захваченных деревнях и селах. Ребята даже еще и не знали, что этих предателей Родины зовут полицаями.

Витька тщательно обследовал амбар. В темном углу крыша подгнила и виднелось небо. С трудом, обламывая ногти, он вскарабкался по бревнам на перекладину и, расшатав трухлявые доски, выглянул наружу. Полицаи сидели на ступеньках и курили. У самого крыльца железная бочка и шланг.

Если раздвинуть доски, то можно выбраться на крышу, а оттуда спрыгнуть вниз… Правда, высоко, не сломать бы ноги.

В сумерках ребята услышали шорох: кто-то бродил вокруг амбара.

Витька снова взобрался на перекладину и выглянул: к щели приник курносый конопатый мальчишка лет двенадцати.

— Эй, пацан! — негромко окликнул Витька. Конопатый отскочил от стены и стал крутить башкой: он не видел Грохотова.