Гарольд Пинтер - Суета сует

Делвин. А ты?

Ребекка. Вокруг смеялись. Это же комедия. Понимаешь, там девушка… и молодой человек. Обедают в роскошном ресторане в Нью-Йорке. Он ее смешит.

Делвин. Каким образом?

Ребекка. Ну… сыплет остротами.

Делвин. Понятно.

Ребекка. В следующем эпизоде он берет ее с собой в пустыню, в экспедицию. Они едут в фургоне. Понимаешь, она впервые в пустыне. Ей приходится всему учиться.

Пауза.

Делвин. Это, наверное, забавно.

Ребекка. Прямо передо мной, вернее, чуть правее сидел человек. За все время он ни разу не шелохнулся. Пальцем не пошевелил — будто оцепенел, прямо трупное окоченение какое-то. Не издал ни одного смешка, сидел неподвижно, как будто умер. Я пересела подальше.

Молчание.

Делвин. Послушай, давай начнем все сначала. Мы здесь живем. Ты живешь не в Дорсете… и не где-нибудь еще. Ты живешь здесь, со мной. Это наш дом. У тебя замечательная сестра. Она живет неподалеку от нас. У нее двое прелестных детей. Ты приходишься им тетей. И тебе нравится быть тетей. (Пауза.) У тебя чудесный сад. Ты его любишь. И все вырастила в нем своими руками. Тут все цветет. У тебя золотые руки. (Пауза.) Ты слушаешь меня? Я только что сделал тебе комплимент. Причем не один… Давай начнем все сначала.

Ребекка. Вряд ли можно начать все сначала. Мы ведь уже один раз начали… Причем очень давно. Давным-давно. Мы не можем начать сначала. Мы можем только еще раз закончить.

Делвин. Но мы ни разу не заканчивали.

Ребекка. Нет, заканчивали. И не раз. И можем закончить снова. Снова и снова. И снова.

Делвин. Понимаешь ли ты, что такое «заканчивать»? Конец — это конец. Двух концов не бывает. Закончить можно только один раз.

Ребекка. Нет. Можно закончить один раз. А затем — еще раз. (Молчит. Напевает мягко.) «Суета сует»,

Делвин. «И все суета»,

Ребекка. «Если женщины отвергают тебя»,

Делвин. «Остается напиться». (Пауза.) Я всегда знал, что ты меня любишь.

Ребекка. Почему это?

Делвин. Потому что нам нравятся одни и те же песни. (Молчание.) Послушай. (Пауза.) Почему ты никогда не говорила мне об этом твоем любовнике? Видит Бог, ты довела меня до белого каления. Понимаешь? Святой и тот пришел бы в ярость. Понимаешь?

Молчание.

Ребекка. Кстати, я тебе хотела кое-что рассказать. Это было в центре города. Я стояла у окна на самом верху высокого здания в центре города. Небо было усеяно звездами. Я уже начала опускать шторы, но засмотрелась на звезды. Затем поглядела вниз. И увидела, что по улице идет старик с маленьким мальчиком. Каждый тащит по чемодану. Чемодан мальчика был больше него самого. Ночь стояла очень ясная. Потому что светили звезды. Они шли, держась за руки. Я подумала, куда же они идут. И уже было совсем собралась опустить шторы, но вдруг увидела, что вслед за ними идет женщина с ребенком на руках. (Пауза.) Я говорила тебе, что улица совсем обледенела? Сплошной каток. Она ступала очень осторожно, стараясь не поскользнуться на рытвинах. Звезды погасли. Она шла за стариком и мальчиком, пока те не скрылись за углом. (Пауза.) Потом застыла на месте и стала целовать ребенка. Девочку. (Пауза.) Все целовала и целовала . (Пауза.) Прикладывала ухо к сердцу ребенка — проверяла, бьется ли. Оно билось.

Свет в комнате тускнеет, а лампы в зале разгораются.

Ребекка сидит неподвижно.

Ребенок дышал. (Пауза.) Я прижимала ее к себе. Она дышала. Сердечко билось.

Делвин подходит к ней, останавливается рядом и смотрит на нее сверху вниз. Сжимает кулак и подносит к ее лицу. Левой рукой сдавливает ей горло. Подносит кулак к ее рту. Разжимает кулак и прижимает ладонь к ее губам.

Она не двигается.

Делвин. Скажи это. Скажи. Скажи: «Сдави мне горло».

Она молчит.

Проси, чтобы я сдавил тебе горло.

Она сидит не шелохнувшись. Он осторожно сжимает ей горло. Она откидывает голову назад.

Оба застывают.

Она начинает говорить, некоторые слова отдаются эхом.

Ребекка. Они загнали нас в поезд.

Он слегка отпускает руку.

Забрали детей.

Он снимает руку с горла.

(Эхо.) …забрали детей… (Пауза.)

Я завернула дочку в шаль… (Эхо.) …в шаль.

И сделала сверток… (Эхо.) …сверток…

Взяла его под левую руку… (Эхо.)… левую руку. ( Пауза.) …и пошла с ребенком… (Эхо.) …с ребенком. ( Пауза.)

Но девочка заплакала … (Эхо.)… заплакала.

И мужчина вернул меня … (Эхо.) …вернул меня.

Он спросил, что там у тебя … (Эхо.)… там у тебя.

Протянул руку к свертку… (Эхо.) …свертку.

И я отдала его… (Эхо.) …отдала его.

Я в последний раз коснулась свертка… (Эхо.) …свертка.

(Молчание.)

Нас загнали в поезд … (Эхо.)… в поезд.

И мы прибыли в то место… (Эхо.)… то место.

Там я встретила знакомую женщину… (Эхо.)… знакомую женщину.

Она спросила, что стало с твоим ребенком… (Эхо.)… твоим ребенком.

Где твой ребенок?.. (Эхо.) …твой ребенок.

Я сказала, какой ребенок … (Эхо.) …какой ребенок.

Нету меня никакого ребенка… (Эхо.) …ребенка.

Я не знаю, о каком ребенке она говорила … (Эхо.) …ребенке она говорила. (Пауза.)

Не знаю, о каком ребенке она говорила…

Длительная пауза.

Полная темнота.

Поводом для написания этой камерной, на первый взгляд, пьесы, в которой действуют лишь два персонажа, мужчина и женщина, стала биография Альберта Шпеера, написанная Гиттой Сирини. Отправляясь отдыхать на Барбадос, Пинтер взял книгу с собой. Шпеер был любимым архитектором Гитлера, а с 1942 года — министром вооруженных сил и боеприпасов. Пинтер признавался потом: «Книга меня ошеломила. Я был потрясен тем, что это Шпеер организовал, а потом и отвечал за фабрики, на которых использовался рабский труд заключенных… Сам Шпеер ужаснулся, увидев эти фабрики… Книга рождала множество ассоциаций. Меня постоянно преследовал образ нацистов, накалывающих на штык детей и швыряющих их в окно. Фактически отдыха не получилось — я думал лишь о том, что надо написать пьесу… Возникли два персонажа: А — мужчина, Б — женщина. Первой репликой должен был стать его вопрос: „И что?“ Реплика родилась из книги. Я должен был показать, что это за люди» [1] Michael Billington. The Life and Work of Harold Pinter. — London, 1996. — P. 375. . В дальнейшем начальная реплика несколько отодвинулась, но принцип работы остался прежним. В одном из интервью Пинтер сказал: «Двое в комнате: я часто использую этот образ. Поднимается занавес, уже в этом таится потенциальный вопрос: что произойдет с этими двумя? Откроются ли двери? Войдет ли кто-нибудь еще?» [2] Harold Pinter. Interview with H. Tennyson. — BBC, General Overseas Service, August 7, 1960. . Так построена и эта пьеса, первая и лучшая пьеса Пинтера, где полностью слиты воедино внешнее и внутреннее, слиты так, что невозможно отделить личное от политического. При выяснении сугубо личных отношений героев — мужчины и женщины — постоянно возникают конкретные отсылки к фашизму, рождая его мощный и жестокий образ, живущий в коллективной памяти.