Александр Мацкин - Орленев

читал Никитина]; мне чуждо»28), но заставившие его поволно¬

ваться и заплакать. И Павел Николаевич, забыв о своих амби¬

циях, обидах и претензиях, счастливый возвращался в Москву.

Снова начались гастрольные будни. Теперь он жил один, след

Павловой затерялся где-то в провинции. Обязанности секретаря

и няньки при нем выполнял разорившийся антрепренер Шильд-

крет, когда-то возивший в турне по провинции самых известных

русских актеров — от Федотовой до Дальского. Возил он, как мы

знаем, и Орленева, и дружба у них была старая, хотя не раз их

интересы резко сталкивались, как во время батумского скандала,

описанного в этой книге. Нельзя сказать, что Шильдкрет был

человек совсем непрактичный и не извлекал выгоды из своего

предпринимательства, но он любил театр и держался в рамках

приличий — и потому не мог выдержать конкуренции с антре-

пренерами-хищииками и дельцами. К тому же подошла старость,

и дела его окончательно пошатнулись. В этот трудный час Орле¬

нев взял Шильдкрета себе в помощники. Обязанности у него были

несложные, если не считать хозяйственных, кухонных, вроде при¬

готовления утреннего и ночного кофе, в чем он достиг завидного

совершенства. Главное же дело антрепренера-неудачника заклю¬

чалось в том, чтобы выслушивать планы Орленева, иногда самые

несбыточные, и вносить в них элемент рациональности, опираясь

на свой горький житейский опыт. Не думаю, чтобы он хорошо

справлялся с этой обязанностью, потому что тоже был натурой

увлекающейся и верил в звезду Орленева, несмотря на то, что не

раз был свидетелем и даже жертвой его крушений. Так они

странствовали по России, изредка к ним приезжал Тальников,

его область была чисто художественная, он считался знатоком

современного репертуара. И опять мелькали города и гости¬

ницы.

В числе немногих ярких впечатлений этих месяцев жизни

Орленева — от бесед с Л. Н. Толстым в начале лета 1910 года

и до второй поездки в Америку в конце 1911 года — следует на¬

звать встречу с молодой актрисой В. Н. Поповой. Еще во время

первых заграничных гастролей он несколько раз вместе с Нази¬

мовой сыграл «Строителя Сольнеса» и потом, вернувшись в Рос¬

сию, пытался возобновить эту пьесу Ибсена, но не мог найти

подходящей партнерши. Помните, как он обрадовался, увидев

в воронежской гостинице Павлову, и закричал: «Тильда, Тильда!

Выше голову!» Но «Сольнеса» тогда почему-то не поставил. Те¬

перь, в Саратове, роль Тильды поручили Поповой, и ее игра

с первых же сцен, но словам Орленева, заставила его забыть На¬

зимову.

В роли Сольнеса его равно привлекал как бунт, так и смяте¬

ние. Он не соглашался с современной критикой, называвшей этого

«ибсеновского эгоиста» великим дерзателем. Несомненно, что

Сольнес как личность подымается над средним уровнем, но как

далек он от брандовского титанизма. Более того, в тот момент,

когда он появляется в пьесе, его снедают страхи. Уже в первом

разговоре с доктором немолодой годами Сольнес признается, что

его преследует мысль о будущем, о юности, которая придет и «по¬

стучит в дверь», вырвет почву из-под ног и «все перевернет»,—

разговор, в котором, как полагал Орленев, скрыт смысл драмы.

Он не мог тогда знать, что Блок возьмет для эпиграфа к своему

«Возмездию» слова Ибсена: «Юность — это возмездие». Чувство

же у него было такое, блоковское.

Как всегда, в его толковании роли был и личный мотив: все

чаще он задумывается о гнете времени и упущенных возможно¬

стях («грызет тоска мученья от невыполненных планов»29). Не

повторяет ли он себя, не кончился ли его цикл? Усталый и немо¬

лодой человек хочет встряхнуться и вновь обрести себя; встреча

с юностью — это ведь не только возмездие, это еще и великий сти¬

мул обновления. Юность в образе Тильды — Поповой была такой

вдохновляющей. Может быть, у нее, как и у Комиссаржевской

в роли Тильды, не было «жестокости идеализма», предписанной

Ибсеном, ее задумчивая лирика не уживалась с фанатизмом. Но

в характере этой Тильды была твердость, и она с таким самозаб¬

вением верила в будущее, в возрождение Сольнеса, в «чудо из

чудес», что нельзя было не поддаться этой вере и тем, кто пал

духом.

Попова выступала в ансамбле с Орленевым очень недолго, по¬

том их пути разошлись, но до конца жизни он с восхищением

отзывался о ней. Когда во второй половине двадцатых годов в Мо¬

скву приехал известный нью-йоркский антрепренер и спросил

у него, с какой актрисой он согласился бы теперь поехать в Аме¬

рику, он ответил — с Поповой, потому что выше ее никого не

знает в современном русском театре. Мысль о поездке с ней

в Америку возникла у него еще в момент их саратовской встречи,

но Попова, видимо, отказалась от этого предложения, и он стал

подыскивать других партнеров. В тот момент он плохо справ¬

лялся с очередной депрессией и знал, что отдых, морские купа¬

ния, моционы, рассчитанный по часам распорядок дня с обяза¬

тельными паузами ему не помогут — его случай не типичный, ему

нужен не щадящий режим, а перегрузки, темп, выматывающий

душу и тело, новые впечатления и новые задачи. В обстановке

дела и напряжения всегда брали верх здоровые силы его натуры.

Он пытается сохранить в своем репертуаре «Сольнеса», хотя

подходящей актрисы, другой такой, как Попова, не находит. Его

в провинции хвалят: это «новая роль высокодаровитого актера,

очевидно, не покладающего рук в своей творческой работе». Он

настроен более скептически, чем его рижский рецензент, который

по-своему сочувственно отзывается и о Тильде в этом спектакле:

«Недурна молодая актриса г-жа Свободина» 30. Не очень подхо¬

дящие слова для роли, про которую поэт сказал: «Вся мятеж и

вся весна». Полуудача «Сольнеса» не смущает Орленева, и с от¬

чаянным упорством он тренирует и натаскивает неопытную парт¬

нершу. Но это ведь задача педагогическая, режиссерская, так

сказать, частная, а ему нужны задачи генеральные. И он пред¬

принимает большую поездку по Сибири и Дальнему Востоку.

Прошлогодние триумфы на этот раз не повторяются, очевидно,

он поторопился вернуться в знакомые места...

А вот в Америку, в этом он убежден, уже пришло время вер¬

нуться. Там его ждут и предлагают выгодные контракты. От

сибирских тысяч у него не осталось и рубля. Правда, он прожил

этот год, как наследный принц, занимал в Петербурге номер из

пяти комнат, устраивал званые обеды, покупал дорогие, боярские

шубы и потом почему-то отдавал их за бесценок. Деньги ему

очень нужны и для того, чтобы построить и вести большой театр