Александр Мацкин - Орленев

первой остановкой на их пути будет Берлин, где на два вечера

для них сняли сцену оперного театра в богатом западном районе

(а куда они денутся потом и найдут ли новое пристанище?).

Они знали, что главная их ставка — пьеса Чирикова «Евреи», ре¬

пертуарная новинка, написанная но следам недавних погромов,

как известно, организованных царскими властями (а смогут

ли они показать Достоевского, А. К. Толстого, Ибсена — тот ре¬

пертуар, который принес Орлепеву славу и стал его гордостью?).

Они знали, что нашелся но газетному объявлению (?!) какой-то

доброхот, иеудавшийся делец и любитель муз, который согла¬

сился субсидировать их поездку тремя тысячами рублей (а много

это или мало, никто в их труппе сказать не мог**), поставив ус¬

ловие, чтобы и для него в ансамбле нашлось какое-нибудь мес¬

течко; мужчина он был упитанный, рослый, и Орленев решил,

что их меценату, слегка подгримировав его, можно поручить роль

одного из погромщиков в последнем акте драмы Чирикова.

Теперь остановка была за паспортами, но и здесь нашелся вы¬

ход. По рассказу Вронского — в Житомире, а по воспоминаниям

самого Орленева — в Бердичеве у него оказался горячий поклон¬

ник, большой жандармский чин, гурман и пьяница. Орленев уст¬

роил лукуллов пир, и расчувствовавшийся полковник в два дня

оформил паспорта всей труппе. Пока шли последние хлопоты и

приготовления, актеры ездили по городам Юго-Западного края,

по вечерам играли «Привидения», днем репетировали пьесу Чи¬

рикова, которую Орленев основательно переделал, включив в нее

целые куски из книг Юшкевича. Метод репетиций у них был

особенный: где бы они ни находились — в гостинице, в ресторане,

на прогулке, в поезде,— они жили в образах своих героев и так

изучили роли до тонкостей. Наконец наступил назначенный день,

и, полные надежд, они пересекли через Александров — Тори гер¬

манскую границу.

Вронский задержался в России и приехал в Берлин с некото¬

рым опозданием. Картина, которую он застал, была нерадостной:

* Прием в заметке взят пародийный. Газеты шумят: «г. Орленев решил

ехать, г. Орленев едет. Наконец г. Орленев укладывается. Второй звонок.

Купил билет. Наконец телеграмма, Берлин, срочная 2 ч. 47 V2 м. ночи.

Доехал. Играет. Затем выясняется, что в момент появления телеграммы

г. Орленев действительно играл, но не в Берлине, а в Царевококшайске» 3.

** Год спустя для поездки в Берлин на тридцать спектаклей Художест¬

венному театру, по примерным подсчетам Немировича-Данченко, понадо¬

билось шестьдесят тысяч рублей.

«Гостиница дорогая, обеды дорогие, а до спектакля еще неделя.

Орленев мрачен, Назимова нервничает, предварительная продажа

на спектакль слабая...» Реклама жалкая, афиши куцые и теря¬

ются в массе других. Сотрудники Рейнхардта, связанные с круп¬

нейшими периодическими изданиями, чтобы поддержать русскую

труппу, попросили самых известных репортеров встретиться

с Орленевым. Он по странной прихоти их не принял и сказал:

пусть они сперва посмотрят его спектакли, и тогда он поговорит

с ними об искусстве. Эта эксцентрическая выходка грозила те¬

атру настоящим бедствием — бойкотом прессы. К тому же выяс¬

нилось, что пьесу Чирикова уже перевели на немецкий язык и

в скором времени ее будет играть солидная столичная труппа.

С мрачным предчувствием пришли Орленев и его товарищи на

первый берлинский спектакль. Но вопреки опасениям народу со¬

бралось много, слушали хорошо, напряжение росло от акта

к акту. В четвертом акте, вспоминает Вронский, «раздались исте¬

рики», а по окончании действия «взрыв аплодисментов, крики

приветствий, многочисленные вызовы». Орленев торжествовал:

«Подождите, мы еще не то натворим,— говорил он.— Не дадим

в обиду русского актера».

А задача у орленевской труппы, действительно, оказалась не¬

легкой. Пьеса Чирикова и после переделки была разговорная, бо¬

лее информационная, чем художественная, очень специфичная

по бытовой окраске; она строилась на столкновении двух групп

еврейской бедноты в так называемой черте оседлости. Одни дер¬

жатся революционной программы (рабочий Изерсон говорит:

«Все гонимые люди разных племен идут за Марксом»), другие

ищут спасения в эмиграции. Спор длится долго, в разных и ме¬

няющихся эмоциональных интонациях; кончается пьеса сценой

погрома, где все участники действия, независимо от их убеждений,

становятся жертвами толпы озверевших люмпенов и мещан. Это

был один рядовой эпизод в той летописи белого террора, о кото¬

ром позже, в ноябре 1905 года, В. И. Ленин в статье «Приближе¬

ние развязки» писал: «Вести о побоищах, о погромах, о неслы¬

ханных зверствах так и сыплются из всех концов России... Где

только можно, полиция поднимает и организует подонки капита¬

листического общества для грабежа и насилия, подпаивая от¬

бросы городского населения, устраивая еврейские погромы, под¬

стрекая избивать «студентов» и бунтовщиков...» 4. На фоне та¬

кой оргии черной сотни отдельные судьбы в драме Чирикова как

бы стушевывались.

Своего одержимого героя, молодого учителя с притязаниями

пророка и жалкой улыбкой неудачника, Орленев, как всегда,

играл почти без грима — только разлет густых бровей и клочок

бородки, но лицо актора при этом так изменялось, что даже На¬

зимова в первый момент его не узнала. Роль эта была сплошь

публицистической, и Орленев, опасаясь ее однотонности, восполь¬

зовался текстом Юшкевича, чтобы развить психологический, лич¬

ный мотив — мотив неразделенной любви. Но проповедь все же

брала верх над исповедью, и истерические монологи фанатика-

учителя наряду с овациями вызывали и протесты. В своей книге

Орленев рассказывает, как тогда в Берлине русские студенты из

среды революционной эмиграции упрекали его в выборе этой

лоскутной пьесы и неподходящей для него роли0. Он отмалчи¬

вался, не возражал, потому что его больной, униженный и нищий

герой казался ему прежде всего человеком страдающим. Надо

иметь также в виду, что мир, взятый у Чирикова — с большой

примесыо местного, локального «местечкового» колорита,— был

ему чужим, и в политический смысл спора враждующих сторон

в пьесе он не вникал; это была незнакомая ему материя, далекая

от круга его интересов.

В берлинском театре, на фоне уходящих ввысь оперных деко¬

раций, провинциальный часовой магазин — место действия всех

четырех актов драмы — выглядел совершенно неправдоподобно,

по успеху гастролей это нс помешало. Сочувственно отозвались