Джеффри Хадсон - Экстренный случай

Голова понемногу прояснилась; я уже пришел в себя настолько, что мог спросить:

— А рентгенолог уже читал эти снимки?

От этого вопроса стажер замер. Он явно испугался, подумав о том, о чем подумал я, — а именно, что снимки черепа очень трудно читать, для этого требуется натренированный глаз. Кроме того, он не мог понять, как я сообразил задать такой вопрос.

— Нет, рентгенолога в данный момент тут нет.

— А где же он?

— Пошел выпить чашку кофе.

— Верните его, — сказал я. Рот у меня пересох и онемел, челюсть ныла. Я потрогал щеку и нащупал большую опухоль, очень болезненную. Неудивительно, что они подозревали перелом. — Какой у меня ге-матокрит? — спросил я.

— Извините, сэр? — Понять меня было трудно, язык распух, и речь стала невнятной.

— Я спрашиваю, какой у меня гематокрит?

— Сорок, сэр. Простите, сэр, вы врач?

— Нет, просто хорошо осведомленный обыватель.

Стажер смутился. Вынув блокнот, он спросил:

— Вы когда-нибудь лежали в этой больнице, сэр?

— Нет, и теперь здесь лежать не буду.

— Но вас доставили сюда с ранением…

— Да перестаньте вы записывать. Меня зовут Джон Бэрри. Я работаю патологоанатомом в Линкольнской больнице. — Он убрал свой блокнот. — Я не ложусь в больницу и заводить на меня историю болезни необязательно.

— Но, сэр, если на вас совершили нападение и ограбили…

— Ничего подобного не было, — сказал я, — просто я оступился и упал. Вот и все. Глупая оплошность…

— Сэр, но характер ушибов на теле…

— Меня не заботит, что я нетипичный случай. Я просто говорю, что со мной произошло.

— Но…

— Хватит, — сказал я. — Довольно спорить. Позовите-ка лучше, мне сюда Хэмонда.

— Кого, сэр?

— Доктора Хэмонда, старшего ординатора.

— Слушаюсь, сэр. — Он повернулся уходить, и тут я решил, что обошелся с ним слишком уж сурово. В конце концов он всего лишь стажер и на вид довольно славный малый.

— Кстати, — сказал я, — это вы накладывали мне швы? У вас неплохо получилось.

— Спасибо, сэр! — Он широко улыбнулся.

Я остался в одиночестве, и поневоле все мое внимание сосредоточилось на боли. Больше всего меня мучил живот; он болел так, словно я проглотил кегельный шар. Я перевернулся на бок, и мне стало легче. Через какое-то время появился Хэмонд.

— Привет, Джон. Я не видел, как тебя привезли.

— Неважно! Ребята тут постарались на славу.

— Что с тобой случилось?

— Да так, несчастный случай.

— Счастливо отделался, — сказал Нортон, наклоняясь над раной и разглядывая ее. — Поверхностное височное ранение. Из тебя кровь так и хлестала. А глядя на анализ крови, этого не скажешь.

— У меня селезенка большая.

— Разве что. Голова болит?

— Немного. Уже проходит.

— Ко сну клонит? Тошнит?

— Послушай, Нортон…

— Лежи спокойно, — сказал Хэмонд. Он вынул узкий длинный фонарик и проверил мне реакцию зрачка, затем обследовал офтальмоскопом глазное дно. Проверил рефлексы рук и ног.

— Видишь, все в порядке, — сказал я.

— Все же не исключена возможность гематомы.

— Ерунда!

— Мы хотим подержать тебя под наблюдением еще сутки, — сказал Хэмонд.

— Ни в коем случае. — Морщась от боли, я сел на койке. Живот у меня болел. — Помоги мне подняться.

— Боюсь, что твоя одежда…

— Была изрезана на ленточки. Знаю. Достань мне белый халат, будь добр.

— Белый халат? Зачем это?

— Я хочу присутствовать, когда привезут остальных.

— Кого остальных?

— Поживешь — увидишь, — сказал я.

— Ты получишь халат при одном условии. Если согласишься переночевать тут.

— Только не госпитализируйте меня.

— Ладно, так и быть, оставайся в приемном покое.

Я нахмурился.

— Хорошо, — наконец решил я. — Останусь.

Сестра ушла за халатом. Хэмонд смотрел на меня, покачивая головой.

— Кто это тебя так разукрасил?

— Поживешь — увидишь!

Принесли халат, и я натянул его на себя. Ощущение было странное: я уже много лет не ходил по больнице в белом халате. В свое время я носил его с гордостью, а теперь он показался мне жестким и неудобным. Мон ботинки нашлись; они были сырые и пропитанные кровью; я их обтер и обулся. Чувствовал я себя утомленным и слабым, но раскисать было не время. Сегодня ночью все должно было решиться. В этом я не сомневался.

Мне подали кофе с сандвичем. Все казалось мне безвкусным, словно жуешь газету, но я понимал, что подкрепиться необходимо. Хэмонд остался со мной.

— Кстати, — сказал он, — я проверил амбулаторную карточку Грека Джонса, как ты просил. Он появлялся всего раз. В урологической клинике. Пришел на прием с подозрением на почечную колику, и его обследовали.

— Ну?

— Кровь в моче-то у него оказалась. Но эритроциты содержали ядро.

— Ясно.

Это был классический случай. Пациенты часто являются в клинику с жалобами на сильные боли внизу живота и затруднение мочеиспускания. Наиболее вероятный диагноз при таких симптомах — это камни в почках. Как только такой диагноз поставлен, больному делают укол морфия. Но чтобы подтвердить диагноз, у него сначала берут мочу и смотрят, есть ли в ней следы крови. Почечные камни обычно вызывают воспалительный процесс, и это является причиной небольшого кровотечения в мочевом тракте. Морфинисты, зная, что при мочекаменной болезни сравнительно легко получить морфий, часто пытаются симулировать почечную колику. Когда у них просят пробу мочи, они идут в туалет, колют себя в палец и роняют маленькую капельку крови в мочу. Но чаще они слишком издерганы и слабонервны, и вместо своей крови берут, например, куриную. Однако эритроциты курицы содержат ядро, а человеческие — нет. Поэтому красные кровяные тельца с ядрами указывают, что это симулянт, то есть, иными словами, наркоман.

— Ему обследовали руки на предмет следов от уколов?

— Нет, когда врач припер его, он ушел. И больше уже в клинике не появлялся.

Поев, я почувствовал себя лучше. Я поднялся на ноги, чувствуя слабость и боль во всем теле. Позвонил Джудит и сказал ей, что нахожусь у себя в лаборатории. Можно было не сомневаться, что она впадет в истерику, когда я явлюсь домой, но не хотелось пугать ее заранее.

Я шел по коридору с Хэмондом, стараясь не морщиться от боли. Он все время меня спрашивал, как я себя чувствую, а я все отвечал, что прекрасно. Что было неправдой. От съеденной пищи поднялась тошнота, и от ходьбы усилилась головная боль. Но что было хуже всего, так это ощущение полной разбитости.

Мы подошли ко входу в шоковое отделение «неотложной помощи». Это было нечто вроде сарая или, вернее, открытого с двух сторон гаража: кареты «скорой помощи» въезжали и выгружали свой груз. Качающиеся автоматические двери, приводившиеся в движение посредством ножного рычага, вели в помещение больницы. Мы вышли наружу и вдохнули свежий ночной воздух. Ночь была дождливая, туманная, но прохладный воздух приятно освежил меня.