Джеффри Хадсон - Экстренный случай

— Ты что-то бледный, — сказал Хэмонд.

— Да нет, все в порядке.

— Мы даже не обследовали тебя толком на предмет гематомы. Станет плохо, скажи, не строй из себя героя.

Мы немного подождали у входа в шоковое отделение.

— Что должно произойти? — спросил Хэмонд.

— Я не уверен, но, по-моему, сюда должны привезти одного, негра и одну девицу.

— Грека Джонса? Он замешан в этой истории?

По правде говоря, я был почти уверен, что избил меня Грек Джонс. Но подробности, предшествующие этому событию, были подернуты туманом. Этого следовало ожидать. Не скажу, чтобы у меня была настоящая ретроградная амнезия — явление обычное при сотрясениях мозга, когда потерпевший не помнит ничего, что произошло за четверть часа до несчастного случая, но в голове у меня все как-то перепуталось.

Наверное, это был Грек, думал я. Логически рассуждая, это мог быть только он. Грек шел в направлении Бикон Хилла. Да и причина избавиться от меня была у него вполне понятная.

Я взглянул на часы. Прошло почти два часа с момента, как я подвергся нападению. Я начал беспокоиться, уж не случилось ли чего непредвиденного.

В этот момент из-за угла выскочила полицейская машина. Шины визжали, сирена выла, мигалка работала. Вслед за ней подкатила карета «скорой помощи», а за ней третья машина. Пока «скорая» задним ходом подъезжала к дверям, двое людей в штатском выскочили из третьей машины: репортеры. Это видно было по нетерпеливому выражению их лиц. Один держал в руках фотоаппарат.

— Без фотографий, — сказал я,

Дверцы кареты открылись, и оттуда на носилках вынесли человека. При мертвенном свете люминесцентных ламп приемного покоя я разглядел лицо: Грек Джонс. Его череп с правой стороны был вдавлен, как спустивший воздух футбольный мяч, а губы казались багрово-черными.

Хэмонд тут же взялся за работу: ловким движением левой руки нащупал пульс пострадавшего, приложил ухо к его груди, а правой рукой нащупал сонную артерию. Затем выпрямился и, не говоря ни слова, начал непрямой массаж.

— Зовите анестезиологов, — сказал он, — и вызовите дежурного хирурга. Респиратор! Мне нужен раствор арамина — один на тысячу. Кислородную маску. Под давлением. Пошли.

Грека поместили в смотровую, а оттуда в одну из небольших шоковых палат. Хэмонд все это время, не переставая ни на секунду и не сбиваясь с ритма, продолжал массировать ему сердце. Когда мы ввезли его в палату, дежурный хирург уже ждал.

— Остановка сердца?

— Да, — сказал Хэмонд. — Остановка; пульс нигде не прощупывается.

Хирург выбрал бумажный пакет с резиновыми перчатками. Он не стал дожидаться, чтобы сестра ему помогла; сам вынул их и натянул на пальцы.

— Будем делать прямой массаж, — сказал он, расправляя на пальцах перчатки.

Хэмонд кивнул, не прекращая массажа. Никаких результатов это пока не давало: губы и язык у Грека еще больше почернели. Кожа, в особенности на лице и на ушах, покрылась пятнами.

Пострадавшему поспешно надели кислородную маску.

— Сколько? — спросила сестра.

— Семь литров, — ответил хирург. Ему подали скальпель. — Так, — сказал он и сделал косой надрез между ребрами с левой стороны. Обнажив ребра, рассек скальпелем между ними. Взялся за ретракторы. Просунул в отверстие руку и начал прямой массаж сердца, ритмично крякая при этом.

На руку Греку наложили манжету тонометра, и Хэмонд стал измерять давление. С минуту он следил за стрелкой, затем сказал:

— Ни черта.

Массаж продолжался минуту, еще одну.

— Слабеет. Дайте мне пять кубиков — один на тысячу.

Приготовили шприц. Хирург сделал укол прямо в сердце, затем продолжал массаж.

Прошло еще несколько минут. Я наблюдал за сжиманием сердца и ритмичным наполнением легких из респиратора. Но состояние пациента все ухудшалось. В конце концов врачи прекратили свои усилия.

— Все, — сказал хирург. Он убрал руку из груди Грека Джонса, посмотрел на него и снял перчатки. Затем обследовал раны на груди и на руках и вмятину на черепе. — По-видимому, первичная остановка дыхания. Вон как его по голове трахнули. — И прибавил, обращаясь к Хэмонду: — Вы выпишете свидетельство о смерти?

— Сейчас этим займусь.

В этот момент в комнату вбежала медсестра.

— Доктор Хэмонд, — сказала сна. — Вас просит доктор Йоргенсен. Там привезли девушку в гемаррогическом шоке.

Первый, кого я увидел в коридоре, был Питерсон. Он был в штатском. Лицо его выразило замешательство и досаду. Он подскочил ко мне и схватил за рукав.

— Послушайте, Бэрри…

— Потом, — сказал я и поспешил за Хэмондом и медсестрой в другую шоковую палату. Там лежала плашмя на столе девушка, очень бледная. Запястья ее были перебинтованы. Она была в сознании, но помутненном — голова моталась из стороны в сторону. Йоргенсен, уже знакомый мне стажер, стоял, нагнувшись над ней.

— Тут у нас случай попытки к самоубийству, — сказал он Хэмон-ду, — Вскрыла вены на руках. Мы кровь остановили и делаем переливание. — Он выбирал вену для вливания. Выбирал на ноге. — Группа крови определена, — сказал он, вводя иглу.

— Почему на ноге? — спросил Хэмонд.

— Запястья пришлось забинтовать. А выше не хочется накладывать жгут.

Я подошел ближе. Это была Энджела Хардинг. Теперь она не казалась такой уж красавицей: белое как мел лицо, вокруг рта залегла сероватая тень.

— Ваше мнение? — спросил Хэмонд у Йоргенсена.

— Спасем, если не случится чего-нибудь непредвиденного.

Хэмонд рассматривал забинтованные запястья.

— Здесь, что ли, порезы?

— Да. На обеих руках. Мы наложили швы.

Хэмонд посмотрел на руки девушки. На пальцах проступали темно-коричневые пятна. Хэмонд взглянул на меня.

— Это та девушка, о которой ты говорил?

— Да. Энджела Хардинг.

— Заядлая курильщица.

— Присмотрись-ка получше.

Хэмонд взял ее руку и понюхал запятнанные пальцы.

— Это не табак, — сказал он. — Непонятно.

Я поднял ее руки. Подушечки больших пальцев и тыльная сторона обеих рук были испещрены мелкими порезами, недостаточно, однако, глубокими, чтобы кровоточить.

— Как ты это объяснишь?

— Пробы. У людей, которые кончают расчеты с жизнью, вскрыв себе вены, почти всегда можно найти на руках один, а то и несколько предварительных порезов, словно самоубийца хотел испробовать сперва, достаточно ли остро лезвие или степень боли, которую он собирается себе причинить.

— Это не то, — сказал я. — Видел ли ты когда-нибудь человека, побывавшего в поножовщине? Если обороняться от ножа руками, то руки оказываются покрыты порезами.

— Но почему ей пришлось…

— Потом расскажу, — ответил я. И вернулся к Греку Джонсу. Он находился все в той же палате, там же был Питерсон и еще какой-то человек в штатском.