Джон Kаppe - В одном немецком городке

Что такое уловил вдруг Тернер в его тоне? Отвращение к себе? Беспощадное понимание близящегося конца того мира, к которому он принадлежал? Брэдфилд говорил как человек, испробовавший все лекарства и отвергающий теперь услуги врачей. На минуту пропасть между ними исчезла, и Тернер сквозь боннский туман услышал словно бы свой собственный голос:

– И все же, если учесть психологию здешних обывателей, у нас есть один большой козырь, хотя о нем прямо не говорят: если угроза придет с Востока, немцы надеются на нас. Рейнская армия на Кентских холмах будет срочно призвана под ружье, и наши независимые оборонительные ядерные силы немедленно приведены в готовность. Теперь вы понимаете, что значил бы Гартинг в руках человека вроде Карфельда?

Тернер вынул черную записную книжку из внутреннего кармана. Она хрустнула, когда он раскрыл ее.

– Нет, еще не понимаю. Вы не хотите, чтобы он нашелся. Вы хотите, чтобы он исчез. Если бы вы могли поступить, как считаете нужным, вы бы не послали за мной.– Он с невольным восхищением покачал своей большой головой.– Что ж, надо отдать вам должное: никто еще не предупреждал меня о последствиях так заблаговременно. Господи, я ведь даже еще не присел. Я даже не знаю его имени, только фамилию. В Лондоне о нем ничего не известно, вы об этом слыхали? Он ни к чему не имел доступа – по крайней мере согласно нашим бумагам,– даже к простым воинским уставам. Судя по нашим лондонским данным, его могли просто похитить, он мог удрать с женщиной, попасть под автобус, наконец. А вы? Боже правый! Вы тут все посходили с ума! Послушать вас, он стоит всех международных шпионов, вместе взятых. Так что же именно он похитил? Что известно вам и неизвестно мне? – Брэдфилд попытался было его прервать, но Тернер неумолимо продолжал: – Или, быть может, я не должен спрашивать? Я ведь никого не хочу огорчать.

Они смотрели друг на друга через века взаимного недоверия: Тернер – умный, напористый и грубый, с твердым взглядом выскочки, и Брэдфилд – попавший в беду, но не сломленный, а лишь замкнувшийся, осторожно подбирающий слова, будто кто-то заготовил их для него.

– Исчезла наша самая секретная папка. Исчезла в тот же день, когда пропал Гартинг. В ней – полный набор бумаг, излагающий наши самые секретные, официальные и неофициальные беседы с немцами за последние полгода. По причинам, которые вас не должны касаться, опубликование этих документов погубит нас в Брюсселе.

Сперва ему показалось, будто в ушах у него вдруг раздался рев самолета, но нет, гул уличного движения в Бонне был так же однообразен, как туман. Он выглянул в окно и только тут понял, что отныне уже не сможет ни видеть, ни слышать с полной ясностью: липкий туман и бесплотные звуки обволокли и притупили все его чувства.

– Послушайте,– сказал он и указал на свою парусиновую сумку.– Я врач, специалист по абортам. Я вам неприятен, но очень нужен. Чистая работа без осложнений – вот за что вы мне платите. Ладно. Я сделаю все, что смогу. Но прежде, чем мы возьмемся за дело, давайте немного посчитаем на пальцах, ладно?

И он начал исповедовать Брэдфилда.

– Он не был женат?

– Нет.

– Никогда?

– Никогда.

– Жил один?

– Насколько мне известно.

– Когда его видели в последний раз?

– В пятницу утром на совещании моих сотрудников. В этой комнате.

– Это было в последний раз?

– Я случайно узнал, что кассир видел его и позже, но я не считаю возможным вести расспросы.

– Еще кто-нибудь исчез, помимо него?

– Нет, никто.

– Все на месте? Как насчет какой-нибудь длинноногой пичужки из канцелярии?

– Кто-нибудь всегда в отпуске, но отсутствующих по неизвестным причинам нет.

– Тогда почему Гартинг тоже не попросил отпуска? Обычно они так и делают. Уж если перебегать, то с удобствами, я бы так сказал.

– Понятия не имею.

– Вы не были с ним близки?

– Конечно, нет.

– Как насчет его друзей? Что говорят они?

– У него нет друзей, достойных упоминания.

– А не достойных упоминания?

– Насколько мне известно, у него не было близких друзей в нашей колонии. Мало у кого из нас такие друзья есть. Знакомые – да, но не друзья. Это естественно для работников посольства. Представительские обязанности приучают ценить уединение.

– Как насчет немцев?

– Не имею представления. Он был когда-то на короткой ноге с Гарри Прашко.

– Прашко?

– Здесь есть парламентская оппозиция – свободные демократы. Прашко – одна из самых ярких фигур в этой группе. За свою жизнь он переменил несколько политических направлений, был даже довольно видным попутчиком. В деле есть упоминание о том, что они когда-то дружили. По-видимому, познакомились во время оккупации. У нас есть картотека полезных контактов. Я даже спрашивал Гартинга однажды об этом Прашко, и Гартинг сказал, что они больше не встречаются. Вот все, что мне по этому поводу известно.

– Он был когда-то помолвлен с девушкой по имени Маргарет Айкман. Как военнослужащему, Гартингу требовался поручитель. Он назвал Прашко, депутата бундестага.

– И что же?

– Вы никогда не слышали об этой Айкман?

– Боюсь, что эта фамилия не вызывает у меня никаких ассоциаций.

– Маргарет.

– Да, вы сказали. Я никогда не слышал об этой помолвке, никогда не слышал имени этой женщины.

– Его хобби? Фотография? Марки? Радио? Тернер все время писал. Точно заполнял анкету.

– Он любил музыку. Играл на органе в церкви. Кажется, собирал пластинки. Вы лучше поговорите с младшим персоналом: там он был больше в своей среде.

– Вы никогда не бывали у него дома?

– Один раз. Был приглашен на обед.

– А он у вас бывал?

Ритм их разговора внезапно нарушился: Брэдфилд задумался.

– Однажды.

– Вы приглашали его на обед?

– На коктейль. Гартинг не совсем подходящий объект для званых обедов. Извините, если я задеваю ваши сословные чувства.

– Их у меня нет.

Брэдфилд не выказал удивления.

– Но вы к нему все-таки пошли, верно? Другими слова ми, вы подали ему надежду.– Он встал и быстро перешел к окну, точно ночная бабочка, привлеченная светом.– У вас есть на него досье, верно? – Тон его был почти безразличным, будто он перенял у Брэдфилда протокольный стиль разговора.

– Только платежные листки, годичные отчеты, армейская характеристика. Обычные документы. Можете ознакомиться, если хотите.– Тернер не ответил, и он добавил: – Мы не заводим на служащих подробных досье: наши кадры так часто меняются. Гартинг – исключение.

– Он ведь работал здесь двадцать лет.

– Да. Как я уже сказал, он – исключение.

– И никогда не проходил проверки? Брэдфилд ничего не ответил.

– Двадцать лет в посольстве, преимущественно – в аппарате советников, и ни разу не проверялся. Даже не представлялся на проверку. Поразительно.– Казалось, он просто высказывает мнение по поводу чьих-то взглядов.