Дик Френсис - Напролом

У нее был муж, к которому она каждый день возвращалась домой, – месье Ролан де Бреску, француз аристократического происхождения, очень богатый и довольно пожилой. Я встречался с ним дважды – хрупкий седоволосый человек в инвалидной коляске, довольно неразговорчивый. Я время от времени справлялся о его здоровье, и принцесса неизменно отвечала, что ее супруг чувствует себя хорошо. По ее голосу и поведению невозможно было угадать, как она к нему относится. Она никогда не проявляла ни любви, ни беспокойства, ни разочарования, ни раздражения, ни радости... ничего.

– У нас будут скачки в Девоне и Эксетере, не так ли? – спросила она.

– Да, принцесса. Бернина и Айсберг.

– Хорошо. Увидимся в четверг.

Я пожал ей руку. После таких побед, как сегодня, мне иногда приходило в голову, что хорошо бы на прощание поцеловать ее в фарфоровую щечку. Она мне очень нравилась. Однако принцесса сочла бы это вопиющей фамильярностью и немедленно вышвырнула бы меня вон. Поэтому я, подражая ее сдержанным манерам, только слегка поклонился и ушел.

– Ну где же ты был столько времени! – жалобно воскликнула Холли. Эта женщина обращается с тобой как с комнатной собачонкой! Просто противно!

Сестра ждала меня не в уютном кресле в баре, а стоя на холодном ветру возле весовой. Насчет тройного джина я, конечно, шутил – Холли редко употребляла спиртное, – но то, что она даже не могла сидеть спокойно, показывало, как она взволнована.

Последний заезд закончился, толпы зрителей хлынули к автостоянке. Жокеи и тренеры, служащие и конюхи прощались, желая друг другу доброй ночи, хотя было еще только полчетвертого и даже не начинало темнеть. Время возвращаться с работы домой. Работа есть работа, даже если ее конечный продукт развлечение.

– Ты не поедешь к нам? – спросила Холли.

Я уже за час знал, что она это скажет.

– Хорошо, – сказал я.

Она испытала огромное облегчение, но попыталась скрыть его покашливанием, шуткой и нервным смешком.

– А на чьей машине?

Я поразмыслил.

– Доедем до моего дома. А оттуда – на твоей машине. За рулем буду я.

– Ладно... – Она сглотнула. – И, Кит...

– Не за что, Холли. – ответил я. Она кивнула. Это был наш старый договор: никогда не благодарить вслух. Мы платили друг другу тем, что в случае нужды немедленно приходили на помощь. С тех пор как Холли вышла замуж, договор был несколько подзабыт, но я чувствовал, что он по-прежнему остается в силе; и она тоже чувствовала это, иначе бы не приехала.

Мы с Холли похожи куда больше, чем большинство братьев и сестерблизнецов, но все же не так, как Виола и Себастьян. По-моему, Шекспир преувеличил.

У нас обоих темные вьющиеся волосы и светло-карие глаза, высокий лоб, длинная шея, чуть смугловатая кожа. А вот носы и губы у нас чуточку разные, хотя брови совершенно одинаковые. У нас никогда не бывало впечатления при виде друг друга, что мы смотримся в зеркало, хотя, конечно, лица друг друга мы знаем куда лучше, чем свои собственные.

Когда нам было два года, наши молодые и непоседливые родители оставили нас на бабушку с дедушкой, поехали кататься на лыжах в Альпы и угодили в лавину. Убитые горем родители нашего отца оставили нас у себя и воспитали.

Лучших опекунов вряд ли можно было желать, и все же из-за этого мы с Холли держались друг за друга куда крепче, чем могло бы быть в нормальной семье.

Мы выдумали свой собственный язык и говорили на нем друг с другом, как бывает со многими братьями и сестрами, а отсюда возникло мысленное общение без слов. Не то чтобы мы могли передавать друг другу свои мысли – мы просто всегда знали, что думает другой. Так сказать, не столько передача, сколько восприятие. И еще, когда нам приходилось ненадолго разлучаться, мы, сами того не зная, зачастую одновременно делали одно и то же: писали письма тетушке в Австралию, брали в библиотеке одну и ту же книгу, под влиянием внезапного порыва покупали одни и те же вещи. Например, мы однажды в один и тот же день, не сговариваясь, купили друг другу в подарок на день рождения роликовые коньки и спрятали их в бабушкином гардеробе. Бабушка к этому времени уже научилась не удивляться, что мы постоянно делаем одно и то же. Она рассказывала, что с тех самых пор, как мы научились говорить, если она спрашивала:

"Кит, где Холли?" или "Холли, где Кит?", мы всегда это знали, даже когда мы этого знать не могли.

Наша мысленная связь не только пережила тревоги и сложности взросления и подросткового возраста, но даже укрепилась с годами; к тому же мы стали лучше сознавать это, научились сознательно пользоваться ею, и к тому времени, как мы стали взрослыми, наша дружба перешла в новое качество. Конечно, на людях мы цапались и дразнили друг друга, но на самом деле мы были едины и никогда не сомневались друг в друге.

Когда я ушел от деда с бабкой и купил дом на свои сбережения, Холли поселилась у меня. Большую часть времени она работала в Лондоне, но приезжала ко мне каждый раз, когда ей хотелось, приезжала, как к себе домой. Мы никогда не говорили об этом, но оба принимали как должное, что этот дом – не только мой, но и ее тоже.

Так шло до тех пор, пока она не влюбилась в Бобби Аллардека и не вышла за него замуж. Мысленная связь между нами начала слабеть еще до свадьбы, а после нее исчезла почти совсем. Я даже одно время думал, что Холли закрылась нарочно, но потом сообразил, что я и сам этого хотел: для нее началась новая, совершенно иная жизнь, и мне не стоило цепляться за Холли и лезть ей в душу.

За четыре года наше взаимопонимание ослабло до такой степени, что я даже не заметил, насколько Холли расстроена. А ведь когда-то я сразу почувствовал бы это и сам позвонил бы ей узнать, все ли в порядке.

По дороге к автостоянке я спросил, много ли она выиграла, поставив на Норт-Фейса.

– А я все думала, ну когда же ты спросишь! – сказала она.

– Ну так?

– Я пошла на тотализатор, но там был такой хвост, что мне не захотелось стоять в очереди, и я пошла смотреть скачки. Увидела, как ты отстал, и порадовалась, что не стала ставить на Норт-Фейса. Но тут букмекеры подняли ставки и принялись кричать, что дают за Норт-Фейса пять к одному. Пять к одному! А перед стартом давали один к одному, представляешь? Когда ты проскакал мимо трибун, все свистели, и я рассердилась. Ты ведь всегда делаешь все, что можешь, зачем же они свистят? И я взяла и поставила все свои деньги у одного из букмекеров на пять к одному. Из чувства противоречия, наверно. И выиграла сто двадцать пять фунтов. Хватит, чтобы заплатить водопроводчику.

Так что спасибо тебе.

– Водопроводчику тоже прислали "Частную жизнь"?

– А то как же!

– Кто-то очень неплохо знает вашу семью, – сказал я.

– Да. Но кто?! Мы полночи не спали, все думали, кто бы это мог быть.