Дик Френсис - Предварительный заезд

– Что вам нужно, – заявил вернувшийся Стивен, поглядев на меня, так это полпинты водки и хоть какие-нибудь хорошие новости.

– Давайте, – ответил я.

– У нас есть бисквит.

Он достал из угла книжной полки пакет и расчистил на столе место для чашек. Затем, словно внезапно что-то сообразив, принялся сооружать на стене над кроватью какую-то конструкцию из канцелярских кнопок и веревки, к которой подвесил свой будильник. Лишь когда Стивен закончил свои манипуляции, я сообразил, что будильник громко тикает прямо перед спрятанным в стене ухом.

– Если нас слушают, то пусть слышат хоть что-нибудь, – бодро пояснил он. – А то когда ничего нет, они начинают беспокоиться.

Пожалуй, чай оказался полезнее недоступной водки. Ко мне понемногу начало возвращаться ощущение покоя.

– Все посетители должны были уйти не позже половины одиннадцатого, – беспечно сообщил Стивен.

– А это могут проверить?

– Никогда не слышал о таких проверках.

Я не спеша пил чай, продолжая привычно удивляться московским порядкам. Вот это гостеприимство! А если гость задержится?

– Гудрун, – лениво проговорил я, – вы не могли бы кое-что посмотреть для меня?

– Простите?

Я поставил чашку на стол и поднял распечатку. Девушка сразу заметила, в каком состоянии находилась моя недействующая рука.

– О! – воскликнула Гудрун. – Да у вас рука распухла!

Стивен взглянул сначала на мои пальцы, потом на лицо.

– Пальцы сломаны?

– Не могу точно сказать.

Я с трудом шевелил пальцами, но это еще ничего не значило. Они раздулись как сосиски и посинели. Было совершенно ясно, что ногти почернеют, если не слезут вовсе. Впрочем, такую травму я мог бы получить, свалившись со скачущей лошади. Тогда травмы были непременным атрибутом моей работы. Я посмотрел на испуганные лица друзей, криво улыбнулся и вручил Гудрун бумаги.

– Мне бы хотелось, чтобы вы прочли все, что относится к Гансу Крамеру, и посмотрели, не будет ли там чего-нибудь важного. Он был немцем. Вы тоже немка, поэтому можете заметить нечто, чего я не знаю, и поэтому пропустил.

– Хорошо.

Несмотря на некоторый скепсис, прозвучавший в голосе, она послушно дочитала бумагу до конца.

– Вас что-нибудь удивило? – спросил я.

Девушка покачала головой.

– Ничего особенного.

– Он посещал восемь различных школ, – заметил я. – Разве это обычно?

– Нет, – нахмурилась девушка. – Возможно, его семье пришлось много переезжать.

– Его отец был и остается крупным предпринимателем в Дюссельдорфе.

Она внимательно перечитала список школ и наконец сказала:

– Думаю, что по крайней мере одно из этих мест предназначено для детей, так сказать, не совсем обычных. Возможно, для тех, кто страдает эпилепсией, или... – не найдя нужного английского слова, она покрутила ладонью в воздухе.

– Сбившихся с пути?

– Вот-вот. Но во многие такие школы принимают детей, обладающих какими-то талантами, например, спортсменов. Их обучают там по особым программам. Не исключено, что Ганса Крамера взяли туда из-за его успехов в верховой езде.

– Или потому, что его выставили из восьми других школ?

– Может быть.

– А что вы думаете о докторах и больницах?

Гудрун снова просмотрела список с сомнением поджала тубы и покачала головой.

– Нет ли там, к примеру, чего-то связанного с ортопедией?

– Это там, где вправляют кости и тому подобное?

– Да.

И вновь девушка углубилась в список, и вновь ничего в нем не нашла.

– А может быть, там есть связь с сердечными заболеваниями? Может быть, один из этих людей или какая-нибудь из клиник специализируется по сердечно-сосудистой хирургии?

– Тут я не специалист.

Я задумался.

– Ну, еще разок... Нет ли там известных психиатров?

– Мне очень жаль, но я так мало знаю... – Туг глаза девушки широко раскрылись, и она со странным выражением всмотрелась в список. – О Боже мой...

– Что вы там увидели?

– Клинику Гейдельбергского университета.

– Ну и что?

– А вы не знаете? – Впрочем, она уже поняла по моему яйцу, что мне это ничего не говорит. – Ганс Крамер пробыл там около трех месяцев в семидесятом году.

– Да, – согласился я. – И что из того?

– Семидесятый... Там работал доктор по имени Вольфганг Хубер. Считалось, что он крупный специалист по возвращению к нормальной жизни детей из богатых семей... сбившихся с пути. Не маленьких детей, а подростков и взрослых молодых людей нашего возраста. Людей, которые активно восстают против своих родителей.

– Похоже, что он успешно поработал с Гансом Крамером, – перебил я.

– Эта клиника – последняя в списке.

– Да, – согласилась Гудрун. – Но вы все еще не понимаете.

– Так расскажите мне!

По тому, с каким трудом девушка подбирала английские слова, было видно, что ее мысль работает очень интенсивно.

– Доктор Хубер учил их, что для выздоровления они должны уничтожить систему, которая заставляла их ощущать себя... не в своей тарелке. Он говорил, что они должны уничтожить мир своих родителей... Он называл это террористической терапией.

– Мой Бог!

– И... и еще... – Гудрун задохнулась. – Я не знаю, каков был результат его работы с Гансом Крамером, но... Доктор Хубер рекомендовал своим пациентам следовать примеру Андреаса Баадера и Ульрики Майнхоф.

Как говорится, время остановилось.

– Вы что, призрак увидели? – поинтересовался Стивен.

– Я увидел план... и его результат. Учение доктора Вольфганга Хубера было проявлением крайне экстремистской посткоммунистической теории. Уничтожьте гнилую капиталистическую систему, и вы окажетесь в чистом, здоровом обществе, управляемом рабочими. Эта утопия больше всего привлекала интеллектуалов из среднего класса, у которых были и мозги, и средства, чтобы бороться за свои цели.

Даже мечтатели, вооружившись этой доктриной, рано или поздно начинали убивать. А люди, подобные доктору Хуберу, проповедовали свое кровавое евангелие юнцам с неустановившейся и вдобавок расшатанной психикой. В результате организация Баадера – Майнхоф постоянно пополнялась новыми адептами. А также и палестинский "Черный сентябрь". Ирландская республиканская армия, аргентинский ЕРП и их бесчисленные ядовитые ответвления во многих странах и регионах.

Свободнее всего от терроризма была страна, которая поощряла и лелеяла его. Страна, где эта ядовитая рассада впервые появилась на свет.

Во время Олимпиады в Мюнхене мир вздрогнул, узнав, что посев начал приносить все более и более обильный урожай.

И кто-то собирался спустя восемь лет принести созревший плод на Московскую Олимпиаду.

Стивен предоставил мне свою кровать, а сам предпочел разделить ложе с Гудрун. В результате, как мне кажется, выиграли все трое. Поскольку иностранные студенты не имеют возможности свободно выходить наружу и общаться с аборигенами, их просто вынуждают спать друг с другом, иронически заметил молодой человек.