Ридли Пирсон - За секунду до взрыва

В то же время Корт не старается уйти от сознания своей вины. Наоборот. Это преступление совершено преднамеренно. Обдумано и спланировано в течение многих дней и ночей. Стало быть, он готов нести за это ответственность.

Бутылка водки пуста. Его желудок — тоже. Он все еще ждет стука в дверь и не сомневается, что это произойдет сегодня же.

Так он ждет, практически не сходя с места, не раздеваясь, не чувствуя голода. Один день сменяется другим, а он все ждет. Телефон молчит…

На четвертый день он наконец ощущает голод и готовит себе поесть. Кажется, страх уступает место голоду. И одиночество его больше не пугает. Он спокойно, неспешно поглощает пищу в полном одиночестве, в первый раз за последние дни ощущая покой. Съедает он, правда, совсем немного, но это не так важно.

На пятый день он убирается в комнате, потом принимает душ. Эти простые действия поначалу кажутся ему самому нереальными. Неужели в его жизнь возвращается хоть какое-то подобие порядка? Неужели это еще возможно? Он стоит под душем больше часа, вода становится холодной, но он этого не замечает. Ощущает лишь давление воды на череп и плечи. Кажется, будто это давление снимает другую тяжесть. Тяжесть тех пяти дней. А мысли как будто вымываются водой вместе с чувством вины.

А вот сон так и не приходит. Он перепробовал все: теплое молоко, повязку на глаза, беруши, музыку. Он пытался читать, считать, молиться и мастурбировать. Ничего не помогает. Из дома он так и не выходит. Не может даже помыслить об этом. Снова пробует встать под душ, на этот раз ледяной. И наконец уговаривает себя, что так и надо, что каждый миг бодрствования — это лишний миг свободы и поэтому спать — значит, терять эти драгоценные мгновения. Он снова перестает есть, так как даже помыслить не может о том, чтобы готовить себе еду, чтобы еще думать об этом. А через некоторое время вообще перестает ощущать голод. Алкоголь его больше не успокаивает и не возбуждает. У него начинаются головные боли, частые мочеиспускания. С некоторых пор он не может переносить дневной свет; даже узенькая щель в шторе его раздражает, и он немедленно закрывает ее. Он занавешивает окна простынями, а когда оказывается, что простыней не хватает, он запирает двери в другие комнаты и даже заставляет их мебелью, чтобы, не дай Бог, случайно не попасть туда и не увидеть тоненький луч света. Ему кажется, что таким образом он изолировал себя не только от света, но и от всего мира: теперь-то уж его никто не найдет.

Он обрастает густой бородой, а волосы на голове почему-то все время липкие и грязные, хотя он без конца моется под душем. И еще он без конца чистит ногти пластмассовой зубочисткой. В темноте он практически ничего не видит и все равно без устали чистит ногти. Чистит и чистит, пока не раздирает кожу до крови.

Кончаются все запасы спиртного. Он отправляется на поиски в ванную: там висит аптечка. В первый раз за много дней он смотрит на себя в зеркало. Но видит там не свое, а ее лицо. И еще находит массу лекарств, бесконечное количество лекарств. Эта несчастная женщина не в состоянии была справиться с ударом судьбы, пославшей ей деформированного ребенка-калеку. Нет! Калеку-ребенка послала не судьба, а ядовитые выбросы завода «Айшер Уоркс», расположенного в нескольких километрах от их дома. После недолгой борьбы с собой несчастная женщина убила этими лекарствами ребенка, а потом и себя. Сейчас Корт смотрит на аптечку и пытается уговорить себя, что она погибла от передозировки: виноваты лекарства, никто другой. Но правда неумолима: она сделала это сознательно, сама. И теперь их уже не вернуть. Он сам может отправиться за ними, они же не вернутся к нему никогда. Он сам отправится к ним…

Он жадно начинает поглощать таблетки в различных комбинациях. Мозг его затуманивается, в горле пересыхает, руки и ноги слабеют, трясутся… Ему это все нравится. Он уже не различает, где сон, где явь, где бред.

Так он теперь и проводит время: либо сидит в кресле и трясется в кошмарах, либо идет к шкафчику за новой порцией. Согревается лишь воспоминаниями о том, что он совершил. Гордость согревает его. Время от времени он по-настоящему засыпает. И снова просыпается…

Так проходит трое суток. Проснувшись в очередной раз, он принимает десятиминутный душ. И вдруг — о чудо! — чувствует, как жизнь возвращается к нему. Жизнь и контроль над собой. Он убирает в доме и готовит себе горячую еду из замороженных продуктов, огромное количество еды. Правда, надолго она у него в желудке не задерживается, зато со следующим обедом дело обстоит уже получше, а потом и совсем нормально. Постепенно он снимает простыни с окон. В его жизнь возвращается свет. Отодвигает мебель, которой были забаррикадированы двери, еще раз убирает в комнатах. В первый раз за много дней бреется. Гладит брюки, чистит пиджак. И наконец решается выйти за дверь, пока только на порог, забрать скопившиеся газеты и письма. Это пока предел того, на что он в состоянии решиться. Потом он быстро заскакивает обратно в дом и захлопывает за собой дверь, как параноидальная старуха.

Запасы замороженных продуктов тоже подходят к концу, а он все никак не может решиться выйти дальше порога, чтобы их пополнить. Он только-только обрел вновь желанную свободу, но у этого ощущения есть свои границы, и он не желает подвергать его испытанию. Слишком это драгоценное чувство. Неужели за ним так и не пришли?! Неужели за ним все еще не пришли? Сколько же времени прошло: неделя, две, три? Он потерял всякий счет времени…

Позже, много позже, стук в дверь все-таки раздался. Его обдало жаркой волной, волосы на теле встали дыбом. Ноги ослабели, колени подогнулись; он едва не упал. В следующую минуту постарался успокоить себя: это всего лишь разносчик. Или кто-нибудь из знакомых. Но он уже знал, что это не так.

— Полиция, мистер Корт. Откройте, если не хотите неприятностей. Иначе мне придется взломать дверь. А вам потом придется ее ремонтировать. — Наступает долгая пауза; человек за дверью ждет реакции Корта.

Корт не может двинуться с места. Мысли путаются. Надо куда-то скрыться… Наверняка можно как-нибудь спрятаться… Из уголка рта вытекает слюна; он вытирает ее рукавом. Мелькает мысль о том, какой же он жалкий убийца. Стоит тут и трясется, как последний идиот, вместо того, чтобы заранее подготовить путь к отступлению.

— Откройте, пожалуйста, — повторяет голос за дверью.

Этого оказывается достаточно. Корт протягивает руку и поворачивает ручку входной двери.

На пороге стоит крупный, очень крупный мужчина. Один. За его плечами вспыхивают солнечные лучи. Человек что-то говорит, даже протягивает полицейское удостоверение, но Корт не в состоянии разобрать, что там. Он сумел расслышать лишь одно-единственное слово: «Инспектор».