Иоганн Гете - Собрание сочинений в десяти томах. Том второй. Фауст

А у тебя других нет дел,
Как докучать мне неотлучно?

Шучу. Я спорить не хотел.
Все время препираться скучно.
Ты, брат, ворчун и нелюдим.
Хоть разорвись ему в угоду,
Одно лишь наказанье с ним.
Нет от него житья-проходу.

Еще «спасибо» говорить,
Что ты пристал ко мне, как муха?

О сын земли! Хочу спросить,
Что б делал ты без злого духа?
Не спас ли я тебя вполне
От философского угара?
И не благодаря ли мне
Ты не сошел с земного шара?
Так что ж ты разгонять тоску
Засел совой под тенью граба
И варишься в своем соку,
Питаясь воздухом, как жаба?
О, как в тебе еще, заметно,
Сидит ученый кабинетный!

Когда б ты ведал, сколько сил
Я черпаю в глуши лесистой,
Из зависти одной, нечистый,
Ты б эту радость отравил.

Вот неземное наслажденье!
Ночь промечтать средь гор, в траве,
Как божество, шесть дней творенья
Обняв в конечном торжестве!
Постигнуть все под небосводом,
Со всем сродниться и потом
С высот свалиться кувырком —
Куда, сказал бы мимоходом,

Но этого простейший стыд
Мне выговорить не велит.

Какая грязь!

Какая грязь!
Вся кровь от ярости зажглась:
Как твой стыдливый слух тревожит,
Едва я прямо назову
То, без чего по существу
Твоя стыдливость жить не может!
Ну что же, лги и лицемерь,
Насколько совести хватает,
Однако вот о чем теперь:
В своей конурке Гретхен тает,
Она в тоске, она одна,
Она в тебе души не чает,
Тобой жива, тобой полна.
Ее любовь, как ширь разлива,
Без удержу, без берегов,
А сам ты присмирел трусливо
И руки умывать готов!
Чем созерцать, как за опушкой
Мерцает хор ночных светил,
Ты б приунывшую подружку
За жар любви вознаградил!
Она в окошко наблюдает,
Как тянут тучи без числа,
И дни и ночи распевает:
«Когда б я ласточкой была!»
Она то шутит, то ненастье
Туманит детские черты,
Ее глаза по большей части
Заплаканы до красноты.

Змея! Змея!

Да, вижу я,
Что клюнуло, душа моя!

Сгинь, искуситель окаянный,
О ней ни слова, негодяй,
И чувственного урагана,
Уснувшего, не пробуждай!

А девочку терзает страх,
Что ты остыл к ней и в бегах.

Где б ни был я, в какие бы пределы
Ни скрылся я, она со мной слита,
И я завидую Христову телу:
Его касаются ее уста.

Я вспомнил пастбище средь роз
И ланей, символы желанья.

Прочь, сводник!

Ты меня до слез
Смешишь потоком этой брани.
Создав мальчишек и девчонок,
Сам бог раскрыл глаза с пеленок
На этот роковой вопрос.
Что ж растерялся ты? Вперед!
Тебя свиданье с милой ждет,
А не палач, не эшафот!

Ах, даже к ней упав на грудь
И в неге заключив в объятье,
Как мне забыть, как зачеркнуть
Ее беду, мое проклятье?
Скиталец, выродок унылый,
Я сею горе и разлад,
Как с разрушительною силой
Летящий в пропасть водопад.
А рядом девочка в лачуге
На горном девственном лугу,
И словно тишина округи
Вся собрана в ее кругу.
И, видишь, мне, злодею, мало,
Что скалы с места я сдвигал
И камни тяжестью обвала
В песок и щебень превращал!
Еще мне надобно, подонку,
Тебе в угоду, палачу,
Расстроить светлый мир ребенка!
Скорей же к ней, в ее уют!
Пусть незаметнее пройдут
Мгновенья жалости пугливой,
И в пропасть вместе с ней с обрыва
Я, оступившись, полечу.

Опять кипит, опять в обиде!
Ступай утешь ее, глупец!
В смятенье выхода не видя,
Ты думаешь: всему конец?
Ты был всегда храбрец мужчина,
Так что ж ты пятишься назад?
Что оробел ты, дурачина,
Когда тебе сам черт не брат?

Что сталось со мною?
Я словно в чаду.
Минуты покоя
Себе не найду.

Чуть он отлучится,
Забьюсь, как в петле,
И я не жилица
На этой земле.

В догадках угрюмых
Брожу, чуть жива,
Сумятица в думах,
В огне голова.

Что сталось со мною?
Я словно в чаду.
Минуты покоя
Себе не найду.

Гляжу, цепенея,
Часами в окно.
Заботой моею
Все заслонено.

И вижу я живо
Походку его,
И стан горделивый,
И глаз колдовство.

И, слух мой чаруя,
Течет его речь,
И жар поцелуя
Грозит меня сжечь.

Что сталось со мною?
Я словно в чаду.
Минуты покоя
Себе не найду.

Где духу набраться,
Чтоб страх победить,
Рвануться, прижаться,
Руками обвить?

Я б все позабыла
С ним наедине,
Хотя б это было
Погибелью мне.

Пообещай мне, Генрих!

Ах,
Все, что в моих руках!

Как обстоит с твоею верой в бога?
Ты добрый человек, каких немного,
Но в деле веры просто вертопрах.

Оставь, дитя! У всякого свой толк.
Ты дорога мне, а за тех, кто дорог,
Я жизнь отдам, не изощряясь в спорах.

Нет, верить по Писанию твой долг.

Мой долг?

Ax, уступи хоть на крупицу!
Святых даров ты, стало быть, не чтишь?

Я чту их.

Но одним рассудком лишь,
И тайн святых не жаждешь приобщиться.
Ты в церковь не ходил который год?
Ты в бога веришь ли?

О милая, не трогай
Таких вопросов. Кто из нас дерзнет
Ответить, не смутясь: «Я верю в бога»?
А отповедь схоласта и попа
На этот счет так искренне глупа,
Что кажется насмешкою убогой.

Так ты не веришь, значит?

Не коверкай
Речей моих, о свет моих очей!
Кто на поверку,
Разум чей
Сказать осмелится: «Я верю»?
Чье существо
Высокомерно скажет: «Я не верю»?
В него,
Создателя всего,
Опоры
Всего: меня, тебя, простора
И самого себя?
Или над нами неба нет,
Или земли нет под ногами
И звезд мерцающее пламя
На нас не льет свой кроткий свет?
Глаза в глаза тебе сейчас
Не я ль гляжу проникновенно,
И не присутствие ль вселенной
Незримо явно возле нас?
Так вот, воспрянь в ее соседстве,
Почувствуй на ее свету
Существованья полноту
И это назови потом
Любовью, счастьем, божеством.
Нет подходящих соответствий,
И нет достаточных имен,
Все дело в чувстве, а названье
Лишь дым, которым блеск сиянья
Без надобности затемнен.