Иоганн Гете - Собрание сочинений в десяти томах. Том второй. Фауст

Благой совет порой неоценим.

Счастливый путь! Потом поговорим.

Какие доводы представить,
Чтоб взгляд превратный твой исправить?

Послушна ветерку волна,
Но прочь бежит от валуна.

След извержений — гор зигзаги.

Вся жизнь проистекла из влаги.

Простите, вторгнусь в вашу речь:
И я хотел бы проистечь.

Фалес, ты б за ночь мог из тины
Такие взгромоздить вершины?

Природы превращенья шире,
Чем смена дня и ночи в мире.
Во всем большом есть постепенность,
А не внезапность и мгновенность.

Но здесь внезапный был толчок.
Плутон внутри огонь зажег,
Равнину газами Эол
Взорвал, и холм произошел.

Допустим. Он стоит. Ну что ж?
Какой ты вывод извлечешь?
Мы времени с тобой не ценим,
Занявшись этим словопреньем.

Из недр горы явились мирмидоны,
Пигмеи, муравьи, народ смышленый
Трудолюбивый, хоть и мелкота,
И заселили впадины хребта.

Ты не мечтал о власти над толпой,
Жил, оградясь своею скорлупой,
Но, если изберешь судьбу иную,
Тебя царем я здешним короную.

Фалес, что скажешь?

Пропадешь.
Средь малых действуя, мельчаешь,
А средь больших и сам растешь.
Ты тучу в небе замечаешь?
Пигмеям, испуская клики,
Пророчат гибель журавли.
Так было бы и их владыке,
Когда б тебя им нарекли.
Тревога в карликовом стане!
Всю тяжесть клювов и когтей
Рука слепого воздаянья
Обрушит на коротышей.
Пигмеи сами виноваты,
И если попадут в беду,
То это должная расплата
За мертвых цапель на пруду.
За кровь, окрасившую воды,
Вступились птицы их породы.
Теперь ничто, ни шлем ни щит,
Виновников не защитит.
Народ убийц забился в норы.
А войско, не сдержав напора,
Смешалось, дрогнуло, бежит.

Молился я подземным божествам, —
Небесным надо поклоняться нам,
Луна, Диана и Геката!
Я обращаюсь в высоту
И твой предвечный образ чту
В трех этих именах, тройчатый!
За бедный мой народ поратуй,
Врагу попавший под пяту.
Ты, животворная и углубленная,
Ты внешне кроткая, но непреклонная,
Во устрашенье вражьих душ
Свой гнев с небес на них обрушь!

Богиня мне вняла до срока.
Я сам не рад:
Мольбой к владычице высокой
Я пошатнул земли уклад.
Все ближе, ближе и огромней
Летящий сверху лунный шар.
От ужаса себя не помню.
Я сам навлек ее удар.
Недаром носится молва,
Что фессалийские колдуньи
Сводили силой колдовства
Луну на землю в полнолунье.
Шар близится и потемнел.
Готово! Стрелы молний, пламя!
Богини голос прогремел!
Ниц! Наземь пред ее стопами!
Я вызвал эту тучу стрел,
Я виноват кругом пред вами.

Чего-чего он только не видал!
Признаться, ничего я не заметил.
Безумна ночь, и он безумным стал.
А месяц в высоте, как прежде, светел
И в том же месте блещет, где сиял.

Взгляни на холм, где скучились пигмеи.
Гора была кругла, теперь острее.
Я треск неописуемый слыхал.
С луны обломок каменный упал
И раздавил укрывшихся в канавах,
Не разбирая правых и неправых.
Но я хвалю тот творческий почин,
Который, сверху действуя и снизу,
В теченье ночи, как бы по капризу,
Настроил столько гор и котловин.

Не думай! Эти горы — призрак мнимый,
Пусть гибнет гномов гадостная тварь,
И радуйся, что ты у них не царь.
На праздник моря поспешить должны мы,
Где от души нам каждый будет рад.

Едва вскарабкался на этот скат,
Хватаясь за кривые корни дуба!
Ах, оттого-то мне на Гарце любо,
Что с серой схож сосновый аромат,
А на дубовой этой лесосеке
Не чувствуется запаха смолы.
Хотел бы знать, чем нагревают греки
В своем аду для грешников котлы?

Ты смыслом доморощенным хорош,
А на чужбине этим не возьмешь.
Чем к нам соваться со своим уставом,
Ты поклонился б здесь святым дубравам.

Покинутый вдали родимый край
Всегда в разлуке дорог, словно рай.
Что жмется там за чудище тройное
В пещере, освещаемой луною?

Там форкиады скорчились внутри.
Не трусь, ступай к ним и заговори.

Охотно. Я стою и столбенею.
Как я ни горд, а опозорен в лоск.
Не может этого вместить мой мозг,
Что эти дивы мандрагор страшнее!
И смертный грех, видать, не так дурен,
Раз с пугалами этими не сходен.
Мы б выгнали из преисподней вон
Таких неописуемых уродин.
И безобразья крайнего черты
Родятся здесь, в отчизне красоты!
Еще зовут античной эту жуть,
Наверное считая славой мира.
Но чудища зашевелились, чуть
Меня вблизи почуяли, вампиры.

Подайте мне единственный наш глаз.
Кто, сестры, в храме потревожил нас?

Приблизившись сюда, позвольте мне
Благословенья попросить втройне.
Я вам чужой, но, разобрав детальней,
Наверное, я родственник вам дальний.
Уже, как странник по святым местам,
Я поклонился старым всем богам,
И Опс и Рее. Я в порыве жарком
Трем вашим сестрам поклонился, паркам,
Но равных вам хотя бы чем-нибудь
Я не нашел за весь свой долгий путь.
Я слов ищу приличных для канона
И, не найдя, смолкаю восхищенно.

Дух этот, кажется, умен и смел.

Как странно, что никто вас не воспел,
И удивительно, что средь скитаний
Не находил я ваших изваяний,
А в отношенье формы и лица
Вы не в пример достойнее резца,
Чем бюсты Гер, Паллад, Венер и прочих,
Столь частые у скульпторов и зодчих.

Уединившись по своей охоте,
Не думали мы о таком почете.

Да где и было думать вам в тиши
Такого полного уединенья,
Где вас никто не видит, вне общенья,
В дыре, где не бывает ни души?
Переезжайте в бойкие места,
Где царствует искусства красота
И ежедневно чередой богатой
Возводит на высокий пьедестал
Героев края в виде стройных статуй.