Ролан Валейр - Умолкнет навсегда

Мигель 2 и Дульсинея 2 вопрошают М. де Сервантеса взглядом .

М. де Сервантес.Отца и дочь мучили вместе.

Дульсинея 2 (Телло де Сандовалу). Это правда?

Телло де Сандовал.Да.

М. де Сервантес.В одном помещении.

Телло де Сандовал.Да. Допрос — это также проблема производительности труда.

Декорация 5. Камера Сервантеса.

Сервантес.Как вы могли? Собственную дочь!

Тасит.Мигель, Мигель. Представьте на мгновение, что мы состоим из плоти и крови. Ничего другого. Нам предназначено исчезнуть.

Сервантес.Это ваше…тщеславие! Нужно вам было и Дульсинею вовлечь в смерть вместе с нами!

Тасит.Только вместе со мной. Вы не умрете. Во всяком случае, умрете не сейчас. И не от рук Инквизитора.

Сервантес.Не все ли теперь равно.

Тасит.Умереть или жить — не все равно! Вы будете жить. Разговаривать с теми, кто молчит. С теми, кто остался. Кто еще прячется. С теми, кто нуждается в надежде.

Сервантес (горько). Вы последний из истинных рыцарей, дон Тасит. Последний из рыцарей комедии!

Тасит.Латы мои — из белого железа. Надо быть терпеливыми с теми, кто играет в пьесах, и с теми, кто их пишет. Они — зеркало слабостей человеческих.

Сервантс.Даже и не рыцарь, а именно его зеркало.

Тасит (Ему смешно). Вот-вот. Зеркало рыцаря. Для меня всё кончено. Теперь — ваша очередь.

Сервантес.Моя очередь? Моя очередь для чего? Атаковать мельницы? Разговаривать со свиньями? Уничтожать собственное потомство?

Тасит.Колесница смерти приближается. Но что может она против зеркала?

Пауза.

Сервантес.Чего вы ждете от меня?

Тасит.Книгу.

Сервантес.Так же, как и вы, я — в тюрьме. Каким образом я могу добыть вам книгу?

Тасит.Создав ее. Вы — в тюрьме, это правда, но не так, как я. Красивый испанский дворянин. Если кровь ваша и не вполне чиста, то может сойти за таковую. Вы выйдете отсюда. У вас будет время. Надо писать.

Сервантес.Дон Тасит, мне не хотелось бы усугублять ваше смятение, но раз в жизни взгляните правде в лицо. Через несколько часов смерть унесет вас. А мне понадобятся годы…

Тасит.Неважно! Книга — это корабль, плывущий на другую сторону времени.

Сервантес.Мне такие книги неизвестны.

Тасит.Потому что их еще нет, если не считать Книги Книг.

Сервантес.О чем же должна пойти речь в этой чудесной книге?

Тасит.О мире скрытом, но не забытом. Мире, который, подобно рыцарству, потерял свой внешний облик, но затаился в душе истинных идальго. О реальности, скрытой за видимостью. О мельнице за крестом святого Андрея. О мире позади другого мира. О книге внутри другой книги.

Сервантес.И это вы, вы требуете, чтобы я скрывался? Не вы ли говорили мне прежде: „Трус, заявивший о своей трусости, — живое существо, а тот, кто это скрывает, — только тень труса“.

Тасит.Я ошибался. С концом пьесы актер снимает свои лохмотья, но персонаж его продолжает жить. Крепко угнездившись в сознании публики, он может продолжать жить до скончания памяти. Сокровище сокрытое не перестает быть сокровищем. Напиши это, Мигель. Напиши словами скрывающими, обманывающими. Выдай изнанку за лицевую сторону; человеческое пусть прикинется животным, а божественное — человеческим, неважно! Кто сумеет тебя прочесть, поймет. Сочини роман самый невероятный, немыслимый, правда сумеет найти дорогу к читателю. Напиши его, Мигель, напиши его!

Сервантес.Какой же персонаж способен выжить в ужасе нашего времени?

Тасит.Возможно, некая старинная душа с еретическими наклонностями? Возможно, человек слегка безумный, но живой? Стареющий идальго в нелепом соединении с ключницей, коей перевалило за сорок, и с девушкой, коей не исполнилось и двадцати. Придай ему еще и юношу, хорошего парня, который увлечен Овидием наравне с Маймонидом. Возраст нашего идальго приближается к пятидесяти годам; когда-то он был крепкого сложения, телом сухопар, лицом худощав, любитель вставать спозаранку, влюблен в книги. Он до такой степени пристрастился к книгам, которые ты называешь рыцарскими романами, находил в них такой вкус и удовольствие, что почти совсем забросил свое хозяйство и все дела…

Сервантес.Почему бы вам самому не написать эту книгу?

Тасит.Мне? О, нет. По-еврейски говорят „Ишот“: он умолкнет, будет хранить молчание, тайну. Будучи евреем в нашей бедной Испании, я должен теперь умолкнуть навсегда. Ишот.

Затемнение

Декорация 2. Гостиная в Мадриде. Мигель2 и Дульсинея 2 молча слушают рассказ М. де Сервантеса. Телло де Сандовал в отдалении.

М. де Сервантес.За эту ночь он рассказал все, что считал необходимым сказать. Незадолго до рассвета его увели. Если поднять глаза к небу Испании, то можно сказать: здесь покоится грозный идальго, который бросил вызов всей вселенной. Бесстрашие его распространилось так далеко, что, даже убив его, смерти не удалось восторжествовать над жизнью».

Телло де Сандовал (Мигелю 2 и Дульсинее 2). Мой благородный друг говорит о персонаже романа, который бросил вызов времени. Что же касается Тасита де Ангелеса, или, вернее, Эмета бен Энгели, то он умер на костре. Пламя поднялось быстро и высоко. Старый еврей улетучился беззвучно. Как и положено, убив его, смерть восторжествовала над жизнью. Доказательством служит то, что сегодня никто о нем и не помнит.

Дульсинея 2.А Дульсинея?

Телло де Сандовал.Ни в чем полезном она не созналась, но и не раскаялась ни в чем. С ней поступили так, как поступают с еретиками.

Декорация 5. Камера Сервантеса. На следующее утро после казни Тасита. С пером в руке Сервантес размышляет над чистым листом бумаги. Тюремщик впускает Сандовала.

Сандовал.Пламя поднялось чуть ли не к вашей бойнице. Вы видели?

Сервантес.Нет.

Сандовал.Редко бывает, чтобы все кончалось так быстро. Можно подумать, что его Бог собственноручно утянул к себе за волосы.

Сервантес.А Дульсинея?

Сандовал.Признаться…

Сервантес.Когда?

Сандовал.Сегодня, во второй половине дня. Мне не хотелось, чтобы казнь старика была публичной. В эти дни реакцию толпы довольно трудно предвидеть. Другое дело — тело юной женщины: истинных любителей это всегда привлекает.

Пауза.

Сандовал (Замечает перо и бумагу). Вам надо описать его жизнь, как он об этом просил. Святая Инквизиция поощряет все проявления раскаяния, даже помещенные в биографию: жития святых и мучеников, последние слова казненных, всякие смешные случаи — все это прекрасный воспитательный материал.