Вячеслав Алексеев - Стрелочники истории — 2

В этот момент в воздухе появился Юнкерс с красными звездами, вместо крестов.

— А вот и Филатов! Как всегда, к шапошному разбору! — воскликнул Афанасьев.

Дельтаплан с Ерисовым улетел минут десять тому назад, аккурат перед окончанием артобстрела. Юнкерс сделал круг над Рязанью и взял курс на юго-восток, к ставке Батыя. Вскоре в той стороне раздалась серия взрывов.

К полудню, когда в Рязань только-только потянулись первые повозки трофейщиков, Афанасьев резко засобирался домой — в Торжок.

— Где там, моя ненаглядная Василиса Давыдовна? — спросил он у служки. — В женской половине? Пусть собирается, домой поедем.

— Что так? — удивился Юрий Игоревич. — А пир? А трофеи?

— Потом, Юрий, потом. Не последний раз видимся. Мне сейчас передали из Торжка, тумены Гаюк-хана двинули на юг. В смысле, на полуденное солнце. Мои люди проложили дорогу от Торжка до Курска через Ржев. Монголы будут ее пересекать, по другому им никак не пройти. В связи с этим принято решение выдвинуть технику с обоих сторон с целью блокировать оба направления, оставив им узкий коридор для выхода. Подразделению, воевавшему под Рязанью, поручено на легком автотранспорте протолкнуть отступающего противника дальше к притокам Десны или Дона, чтобы тот не слишком долго задерживался. Мои бойцы выступают через час. А я собираюсь ехать вместе с ними. Как только путь освободится, поеду в Торжок через Ржев. Если не случится каких-либо неприятностей, полагаю, к вечеру будем дома.

— А почему ты не хочешь их уничтожить?

— Пока уничтожить полностью не получается, среди лесов нет места для маневра. Вылавливать же сотни и тысячи мелких банд, которые будут долго терроризировать местных жителей — не хватит ни сил, ни времени, ни боеприпасов. Выгоднее пропустить их всех скопом и изгнать в степь на чистое поле, так мороки меньше.

Рязанский князь на минуту задумался, потом воспрянул и засмеялся, дескать, с тобой, Афанасьев, все понятно. Гаюк-хану иного пути, кроме как через Чернигов, нет. Таким образом, руками захватчика решается основной вопрос — освобождение престола для Олега Курского. А о том, что монгол потом выбьют, Юрий Игоревич уже не сомневался.

— Хитро! Хитро придумано! — молвил он Афанасьеву.

Сборы были не долги, княгиня Василиса, влюбившаяся в своего мужа с первого взгляда, который состоялся только в церкви при венчании, после молниеносного разгрома врагов, готова была ехать с ним куда угодно и в чем угодно. Можно даже прямо так, в легком льняном сарафане, расшитом новгородским жемчугом и кокошнике, украшенном самоцветными камнями, за которым спрятались волосы, заплетенные в две косы замужней женщины, взамен одной — девичьей. Но опекающие ее холопки, мамки и няньки, доставшиеся вместе с приданым, имели другое мнение и носились по комнатам и светелкам, поднимая пыль, увязывая в узлы все, что попадало под руку. Хоть и наслышаны они про нездешние богатства Торжка, но не бросать же из-за этого свое добро?

А Юрий Игоревич, поглядев на сборы Афанасьева, решил и сам с дружинами пройтись вниз по Оке, посмотреть — как далеко отошел враг и что стало с окрестными селами и деревнями.

На Ольгов надвигалось рязанское войско, развевались боевые русские стяги с ликом Иисуса Христа и Георгия Победоносца, в небо вздымались длинные копья, витязи закрыты большими щитами.

Город встретил освободителей замогильной тишиной. В ожесточенной схватке на узких улицах полегли все защитники, вплоть до последнего человека. Остальных жителей монголы убивали на пороге их собственных домов, уведя в плен немногих, выбрав лишь крепких смердов с женами и детьми, да нескольких зажиточных горожан. Богачи, не пожелавшие покидать свои дома, из опасения, что воины гарнизона и беженцы растащат имущество, сейчас, на полпути к Воронежу проклинали и собственную жадность, и монгол, и свою глупость.

Ольгов выгорел наполовину. Среди развалин и пепелищ лежали застывшие на морозе мертвые тела русичей. Степняки грабили убитых, поэтому павшие были обнажены. У трупов не хватало ушей, пальцев, рук, у кого-то — головы… Монголы не заморачивались, снимая перстни, браслеты, серьги, стаскивая воинские доспехи.

Некоторые витязи были изрублены на куски. Так воины Кюлькана мстили защитникам, забравшим при обороне жизнь не одного степняка. Своих убитых монголы давно собрали, вынесли из города на равнину и сожгли по древнему обычаю.

Едва въехав через разбитые ворота, Юрий Игоревич спешился, снял шлем, перекрестился, и всю дорогу до центральной площади шел с обнаженной головой, взирая на разгром, учиненный монголами.

Тумены Батый-хана спешно покидали пределы Рязанского княжества по своим же следам, протоптанным на притоке Оки речки Тырница.

Вчерашним утром, едва со стороны Рязани донеслась отдаленная канонада, в юрту к своему ученику заглянул престарелый учитель — Субудай-богатур. Он не успел ничего сказать, только по его встревоженному виду едва высунувшийся из под овчинных шкур хан все понял: чтобы спасти войско — нужно уходить. Батый быстро соскочил с ложа, растолкал спящую жену, пнул сидящего у очага раба:

— Собираемся, уходим!

Субудудай, не произнеся ни слова, лишь кивнул головой и вышел из юрты, закрыв за собой полог.

Полусонный лагерь в несколько минут преобразился. Люди вытаскивали из юрт вороха шкур, войлочные скатки, узлы, короба. Между ними сновали пешие и конные, разыскивая сотников и тысячников, чтобы передать приказы начальства. Из загонов выводили лошадей и верблюдов, складывали юрты, вьючили животных, укладывали на арбы с огромными колесами. Пока одни грузили повозки и трофейные сани, другие запрягали в них лошадей.

Канонада со стороны Рязани прекратилась так же неожиданно, как и началась. Батый, пересевший на гнедого жеребца, поискал глазами своего полководца, но вместо него увидел вестника от Кюлькана, сопровождаемого к владыке верными нукерами из личной тысячи. Гонец спрыгнул с лошади, повалился на колени и монотонно завел длинное приветствие с перечислением всех титулов великого хана. Но Батый уже не слушал, он заметил переполох на краю лагеря. Это оба его родных брата и дядя Кюлькан скакали галопом, практически догнав своего же гонца. Окружавшие их нукеры расчищали дорогу, лупцуя нагайками самых нерасторопных. Откуда-то сбоку вынырнул и Субудай на пятнистом мерине, встал рядом с Батыем и махнул рукой гонцу, чтобы тот убирался с глаз долой. Гонец, мысленно простившийся с жизнью, опустил голову еще ниже и, не вставая с колен, быстро шмыгнул в сторону, под брюх ближайшего коня: не дай Бог великий Субудай-богатур передумает и тогда ему, не сносить головы за дурную весть.