Всеволод Крестовский - Торжество Ваала

— Нет, ведь это, в самом деле, курьез, но очень печальный, — обратился с пояснением к Тамаре отец Никандр. — Вместе с тем как порешить запасные магазины, учредили они земскую ссудную кассу и назвали ее кассой «для содействия народному хозяйству и промышленности». Намерения-то ведь какие все благие! И все это на самых широких основаниях: приходи и бери всяк, кто хочет, на обсеменение и на прочие нужды! Мужик и рад: отчего не брать, коли дают! И пошли орать, — кто двадцать пять, кто сорок и пятьдесят рублей, — кому нужно, кому и не нужно, все!.. А тем часом сельские старосты да смотрители хлебных магазинов, самовольно, за штоф водки, без составления приговоров, без разрешения управы, давай раздавать из магазинов зерно направо и налево, — потому, говорят, куда его? Все равно, теперь у нас вместо зерна продовольственные капиталы будут, — ну, и роздали все, дочиста, в какие-нибудь две-три недели, а волостные правления не сочли нужным даже донести об этом. И что же вышло-с? Крестьяне зря растратили и зерно, и денежную ссуду на обсеменение, — ну, и лопнуло все сразу: ни зерна в магазинах, ни продовольственного капитала п кассе, ни возврата ссуды, ни процентов, — ровнехонько-та- ки ничего!.. И теперь из пустующих магазинов растаскивают мужики не только дерево, но и кирпич из фундамента, а хлеб запасный существует лишь на бумаге, в земских отчетах. Ну, а как ежели при этом да вдруг грянет заправский голод, тогда что?

Мужики только вздыхали да потряхивали головами: они сознавали неотразимую, грозную правду этих слов и чувствовали полное свое бессилие перед бедой, если, не дай Бог, она нагрянет.

— Простите, батюшка, но вы рассказываете что-то ужасное, невероятное просто! — сказала отцу Никандру Тамара. — Ведь есть же наконец и власть какая-нибудь!.. Что же власть? Что же земство, администрация, правительство?

— То-то и горе, что властей у нас как быдто и много, а настоящей-то, заправской, ни одной, — заметил кузнец Силантий.

Тамара перевела с него недоумевающий взгляд на отца Никандра, точно бы спрашивая, неужели оно и в самом деле так?

— Это он правильно, — подтвердил его слова священник. — Властей у нас в уезде действительно много, но к какой ни сунься мужик с любым своим делом, ни одна не даст ему ничего определенного, ни твердого. Каждая власть у нас только отпихивается от дела, а особенно от мужицкого, — это-де до меня не касается, это надо к становому; а становой: ступай-де в земскую управу, это не наше дело; управа шлет к непременному члену, а непременный отпихивает к мировому, мировой, «за неподсудностью», к исправнику, или опять же к тому самому «становому, волостному, непременному»— куда угодно, хоть к архиерею, только отстань! — И бродит несчастный мужик вокруг да около властей, нигде не находя себе никакого распорядка, ни участия, ни решения.

— Напутать каждая власть может сколько угодно, а разрешить ни одна ничего на себя не возьмет, это верно, — согласился с отцом Никандром лесничий.

— Но как же жить при таких порядках? — спросила изумленная девушка.

— А вот, именно так, как живет теперь наша деревня, — уж на что лучше жизни! Превосходно! — пояснил он. — Конокрадство, поджоги, воровство, тайное корчемство, кляуза, сутяжничество, — вот главные прелести этой нашей жизни. Ну, вот и живем, пока Бог на нас не оглянется…

— Поверите ли, — добавил к этим словам отец Макарий. — редко даже встретишь теперь такую деревню, где бы не было тайных кабачков и лавчонок, а ведь это все притоны для воров и склады для краденого. И все это знают, и никто пальца о палец ударить не хочет. Ведь вот, давно ли вы у нас, а сколько уже на ваших глазах было окрест пожаров!..

Тамара вспомнила, что действительно, за эту неделю село их три раза было будимо по ночам набатом, возвещавшим пожары в ближайшей окрестности. Горели крестьянские дворы и помещичьи усадьбы, горели овины и хлеоные амбары, горели скирды хлеба и стоги сена, и все это становилось жертвой «красного петуха», то от небрежности, то от неосторожности, то от поджога. Редкий вечер проходил без того, чтобы где-ии будь на горизонте не виднелось отдаленное зарево.

— Которые хрестьяны, — заметил Иван Лобан, — по целым неделям об мну пору даже не раздеваются на ночь: боязно, вишь, как вдруг, не дай Бог, пожар али конокрады.

— «Конокрады», «поджигатели»! — передразнил его капитан-лейтенант. грустно и недовольно подфыркивая себе под нос. — А почему же у вас все эти поджигатели да конокрады остаются безнаказанными? Ну-тка? Ведь все они наперечет, и все вы очень хорошо каждого из них знаете! А попадется который, вы же первые перед следователем в молчанку играете, — знать, мат, не знаем, ведать не ведаем!

— Ну, что не путем толковать-то! — возразил ему мельник Данило. — Знамо дело, хоша и знаешь, а молчишь, — боязно показывать-то. Ты на сво докажешь, а он тебя за это потом сожжет. Нешто конокрад боится суда? Что ему суд!.. В тюрьму приговорят? — Эка важность! Он же первый тебе бахвалиться будет, — кому-де тюрьма, а мне хоромы!.. Потому в тюрьме ему и тепло, и сыто, и компанство приятное, и заботы ни о чем никакой.

— И это тоже верно, — подтвердил отец Макарий. — А между тем, важно-то то, что безнаказанность всех этих ссль- чских преступлений плодит их число и усиливает дерзость злодеев, и что же выходит: — Выходит, что целые тысячи мирных и честных крестьян живут под вечным страхом нескольких негодяев. Террор своего рода!

— Разве что своим судом-расправой, одно только и остается! — порешил мужик Липат, сопровождая свои слова выразительным и всем понятным жестом.

— Да, своим судом, легко сказать! — возразил дедушка Силантий. — А за свой-то суд что? — Самих на каторгу засудят… Нешто мало примеровrl. Нет, брат, тут как ни кинь, все клин выходит… Почему-что страху в людях не стало, а страху нет, затем что строгости нет… Построже-то лучше бы было, — вот что!.. А тегтсрь что? — Одно пьянство да озорство, да послабление. Жалятся, вишь, на безденежье да на нужду, — продолжал он, — а нужда-то, она в кабаке сидит, вон она где:.. Слыханное ли дело было, коша бы десять лет назад, чтоб у мужика приходилось продавать с молотка скотину за недоимки, а ноне сплошь и рядом… Теперича у нас вон целые десятки сел таких, что казенная недоимка зашла за двухгодовой оклад… Мирские-то капиталы порастряслись, магазейны пусты, скот ослаб… Дошло до того, что хрестьяны друг у друга хлеб с полей по ночам воруют, — нешто прежде слыхано было такое зазорное дело!? Уж чего хуже и греха-то нет!

— Жид многому причина, — заметил Иван Лобан. — Без жида куды легче было!

Тамару опять точно бы что в сердце кольнуло при этом «проклятом» слове.

— Какой жид? — не удержалась она, чтоб не спросить, стараясь казаться равнодушной и спокойной.