Почему я ненавижу фанфики (СИ)

Он приблизился к нашей причудливой икебане.

— Нет, похоже, она признала тебя за своего. Марго, — Даня включил капитана корабля. — А ну брысь. Это приказ.

Прежде чем спрыгнуть на пол «мисс заусенец смерти две тысячи шестнадцать» зачем-то потопталась на моей сраке, чем едва не переломала бедренные кости. От всех этих утренних нежностей аж головная боль прошла.

— Иди в душ, — сказал Новиков. Оторвав лицо от подушки, я обнаружил, что он возвышается рядом в одном полотенце, и сайгаком сорвался в ванную.

— Я там всё на виду положил. Если что, ори!

— В жопу вас всех! — крикнул я. — Если что!

И в сердцах хлопнул дверью.

Что касается ванной, то у Даньки было нереально круто — большая душевая кабина со встроенной стереосистемой и подсветкой, причудливый потолок, усыпанный перламутровыми капельками, пол с подогревом. Стягивая с себя одежду и забираясь под теплые струи, я подумал, что пора бы уже избавиться от груза старых мыслей и вопросов — потому что это утро принесло новые. Скоро от всего этого у меня просто голова взорвется.

Ясное дело, этот разговор испортит Даньке настроение, но я больше не мог поджидать подходящего момента.

В обители чистоты я провел аж полчаса, а всё потому, что был вял, ленив и страдал похмельем. За это время Данька успел выгулять чудовище и разогреть какие-то полуфабрикаты.

В общем, я застал его уже посвежевшим, к своему огромному удивлению в шортах и… безразмерной черной футболке. В футболке. Фут-бол-ке.

Невольно скользнул взглядом по шраму — сзади под кожей из-за него образовывалась небольшая вмятина.

— Ноги брил, что ли? — спросил Данька.

— Лосьонами натирался, — желчно ответил я.

— И всё ради меня? — он поставил на стол две чашки чая.

Я округлил глаза.

— Ты здоров? Или ещё не протрезвел?

— Я умею быть гостеприимным. Я взрослый самостоятельный мужчина.

— Ага, не способный на глаз отличить соль от перца. Не смеши мои колени.

Он улыбнулся.

— Слушай… — вздохнул я. — Давно хочу спросить, что случилось с твоими родителями. Прости, что так прямо, но мне правда важно знать.

— А, — вопреки ожиданиям, Данька не выглядел расстроенным. — Ну, их просто нет. Мама умерла очень давно, когда я был совсем мелким. А отец исчез, когда мне было шесть. Его я тоже не помню.

— Отец исчез?

— Да, пропал без вести. Уехал в Австралию в какую-то экспедицию и не вернулся. Тело не нашли.

— И дедушка забрал тебя к себе?

— Ну, почти. Дедушка меня обеспечивал. Нанимал нянек, квартиру эту купил… — Данька как-то заторможенно огляделся.

— А Рита?

— О, с ней забавная история, — он пододвинул стул и прижал пятую точку. — Я как-то пристал к деду, мол, какого хрена тебя никогда не бывает дома? Мне лет десять было. Я уже привык быть один, но меня всё ещё тянуло к семье.

Вот, опять — очухалось очередное недоброе существо и начало кромсать меня изнутри. На этот раз отрывая кусочек за кусочком, медленно и мучительно.

— А он такой: «Мелкий, у меня есть работа. Я уже вырастил твоего отца, знаешь ли»! Я начал ныть, мол, грустно с няньками и всё такое… и дед сказал, что подарит мне любое животное, какое захочу, лишь бы только угомонился и отстал. Я попросил самую большую собаку в мире. Вот так и сказал: самую большую в мире подавай! Через три дня его личный секретарь привез огромного щенка. И кучу килограммов мяса.

Качнувшись на стуле, Данька опустил взгляд вниз.

— Так Марго завела меня, а квартира превратилась в большой собачий двор. Я был в таком восторге, что просто потерялся в уходе за ней. Даже карате пропускал, чтобы погулять лишний часок.

— Почему «Маргарита»?

— Это её клубное имя. Точнее её зовут Маргарет, «жемчужина». Назвали так, потому что была самой жирной и большой.

Мы немного помолчали. Я подвинул к себе чашку и уставился на собственное отражение в чайной глади.

— Тебе было очень одиноко, да? — сам не ожидал, что скажу это настолько душераздирающе — голос дрогнул, словно я собрался разреветься в голосину.

Резко подняв голову, Данька странно изменился в лице.

— Кость… а ты… ты знаешь, если меня спрашивали об этом, то говорили «офигеть, какой у тебя дед богатый и классный, вот бы мне такого». Почему?

— Что ты такое говоришь… кому понравится так?

Мы притихли. Данька, кажется, избавился от последних симптомов похмелья, но по уши увяз в каких-то размышлениях. Смотрел на свои руки, дышал урывками, даже моргал медленно, как будто пленку жизненной силы кто-то замедлил в два, а то и в три раза.

— То ли ты чертовски проницательный, то ли ты действительно что-то ко мне чувствуешь. Я не знаю, как иначе это объяснить.

— Что? — я оцепенел, стиснув кружку в ладонях. Руки жгло, и это помогало держаться за реальность.

— То, что ты с легкостью раскусываешь меня. Каждый гребаный раз. «У тебя что-то болит»? «Ты действительно любил карате». «Было одиноко?»

— Это очевидные вещи.

— Очевидные только для тебя. Костя, ты не первый человек в моей жизни, с которым я сблизился настолько, что открыл душу. Но… я потрясен.

Я молчал, не в состоянии что-то ответить. Стало жутко — всё это начинало приобретать привкус помешательства. Эй, нам хорошо вместе, но как же родители, как же общество, как весь остальной мир?

Никто и никогда не одобрит того, что с нами происходит. Да хотя бы потому, что Данька до сих пор не встречал никого, кто бы понимал его — люди слепы. Даже если любят, не могут отличить фальшивой улыбки от настоящей, не могут почувствовать чужих эмоций, не могут просто представить, каково это…

Быть одному. Возвращаться в красивый, дорого обустроенный, но пустой дом, где никто не приготовит невкусную кашу, не упрекнет в том, что на голове нет шапки, не поцелует в лоб перед сном.

Где никто не поможет разобраться, в чем разница между гаечным и замочным ключом, не заклеит ссадину на коленке, не научит играть в футбол.

Где никого. Нет.

Перед глазами так ярко встали эти сцены, что горло стянуло холодным горьким узлом. Мальчик, тот, которого я видел на татами… один за уроками, один с грамотой после выигранного турнира, один в больнице с раздробленной ногой.

Отодвинув кружку, я подлез к Дане и обнял его. Если бы я открыл рот и выдавил из себя хоть слово, я бы точно завыл, как раненый кит, а потому повис на нем молча.

Я не мог быть настолько самонадеянным, чтобы заявить, что никогда его не оставлю, но в тот момент хотелось прилипнуть к нему, как пиявка, и никогда не отпускать.

Данька погладил меня по спине.

— Что, салфетки пора нести? Блэкджек, не вздумай меня жалеть. Я не хочу, чтобы ты был рядом из жалости.

— Я с тобой из-за денег, — сказал я, костяшкой пальца стерев влагу с глаза. — Если салфетки, то только с вкраплениями золота.