Уличная магия 3: Турнир (СИ)

– Почему ты не послушал?

– Благодаря Саске, я оказался один. А потом всё пошло наперекосяк. Не знаю, что на меня нашло – я не смог противостоять Хаку… ничего не смог сделать. Вообще ничего.

– Хочу рассказать тебе кое-что о нём… – Кабуто включает воду, осторожно смывает полотенцем кровь, обрабатывает ссадины и кровоподтеки, ищет повреждения. Натыкается на шрам посередине груди и мрачнеет. – Хаку – профессионал своего дела. Поверь, проиграть ему не так уж зазорно. Он манипулятор. Умнейший психолог. И еще… способен использовать гипноз. Всё указывает на то, что под его влиянием люди не только убивали сами себя – но и пытали других пленников Синтагмы.

Перебираю в голове какие-то незначащие мелочи – прикосновения, ухмылку, равномерные шаги и бархатный голос. Мог ли я попасть под его «особенное» влияние?

– Поэтому я и говорил, что он очень опасен. Я изучал его стиль по заметкам Обито и пришел к выводу, что воздействие растянуто во времени. Его появление в жизни всех «жертв» связано с операциями, поэтому он держит практически все больницы в своих руках. Когда люди находятся на грани жизни и смерти, легче всего создать свой психопортрет в чужой памяти. Я хотел рассказать тебе об этом, но не успел.

Прохладная рука ложится на лоб. Поднимаю благодарный взгляд – Кабуто печально улыбается.

– Дальше следует подготовка. Усиление образа гипнотизера в памяти человека. У Хаку подходящая внешность, идеальные черты лица, он всегда движется и действует медленно, не торопится, не совершает ошибок. Никому не дает возможности сомневаться в его «силе» и «влиянии».

Прощупав мою грудь пальцами другой руки, Кабуто хмурится.

– Господи, неужели перелом… подожди, я схожу за корсетом.

Пока Якуши где-то бродит, я пытаюсь расшевелить затекшую спину. Глаз заплыл, в висках отдает набатом. Просто отлично.

По возвращении Кабуто затягивает грудь в нечто эластичное и крепкое, дабы не шевелился лишний раз. Делает два укола. Всё не так уж плохо?

– Что тебя заставляли сделать?

– Убить человека.

– Ну да, не удивительно. Кого?

– Забузу. Ты говорил о нем.

– А… да, думаю, Забуза давно находится под влиянием Хаку. Может быть, Данзо тоже. Конан не хочет даже говорить о нем. Да все, кто так или иначе связан с Синтагмой, и заикнуться о Хаку не могут.

– Ты же не думаешь?.. Ты не думаешь, что Хаку там главный?

– Не главный, но это и не важно, пока он способен управлять людьми по собственному желанию. Думаю, ему выгодно всегда быть в тени. Этот человек – самая черная лошадка, с которой нам приходилось сталкиваться. Ты сам видел, что он сделал с Итачи.

– Кстати, у него же гаптофобия… но там, в коридоре, он не побоялся прикоснуться к Саске.

– Еще одно доказательство того, что эффект запрограммирован кем-то со стороны. В стрессовой ситуации Итачи действует смело. Кстати… хочу тебя предупредить. Недавно я осматривал его. У Итачи на груди такие же шрамы, как у тебя. Он отказался отвечать, и мне очень не нравится это совпадение.

– Мне делали операцию. Ставили насос для сердца.

Мы с Кабуто одновременно поворачиваем головы друг к другу.

– Хаку действует в больницах…

– С тобой… с тобой сделали то же самое, – Якуши оседает на стену и трясет головой. – С Итачи что-то сделали. И с тобой тоже, Наруто. Там…

Кабуто кивает на мою грудь.

– Может быть всё, что угодно.

Хах, прекрасно.

Лучше просто быть не может.

– Это не важно. Мне наплевать, я…

Сознание расплывается, идет рябью, и я чувствую, как Кабуто осторожно придерживает меня за плечо.

– Отдохни, – шепчет он. – Мы обязательно во всем разберемся…

«Только не будет ли слишком поздно, Бонни»? – отвечает моё подсознание почему-то шелковым голосом Хаку.

========== О посреднике, шипах и гранях ==========

Сон – особое состояние человеческого сознания.

Незащищенное, уязвимое. Ты словно раскрытый морской гребешок – достаточно кольнуть иголкой, чтобы повредить чувствительное нутро. Нет времени захлопнуть створки, нет возможности пошевелиться. И кричать тоже не получается.

Еще это единственный способ достучаться до подсознания. Что-то вроде одной из множества стадий человеческого созревания, во время которой происходит распределение информации по ячейкам памяти.

На самом деле всё до смешного просто. И, одновременно, ужасно сложно.

Как известно, одной из самых важных составляющих личности являются воспоминания. Детали. Ощущения. Образы. Всё это влияет на нас больше, чем мы думаем. Больше, чем хотелось бы. Иногда достаточно всего одного мгновения, одного сказанного вскользь слова, чтобы маленький осколок человека осел в памяти и своей колкой гранью начал рыться в голове…

Менять важные установки. Разрушать робкие идеи.

Кромсать детские мечты.

Я назвал его «Посредник» – и это знакомство началось неожиданно для нас обоих. Просто я провалился в темноту, а он поймал, подставил руки. Рефлекторно, пытаясь защитить себя самого.

У Посредника спокойный взгляд, бархатистый голос и уверенный тон. Его образ узнаваемый и навязчивый, но несколько неполноценный, как будто кто-то вылил воду на рисунок – идея осталась, но цветное марево красок криво поплыло по холсту.

Мы не знакомимся друг с другом. Просто начинаем диалог, как будто так надо, как будто не произошло ничего необычного. Подумаешь, боль добралась до мягкого нутра устрицы.

В конце концов, такое случается каждый день.

– Всё вернулось на круги своя. Что же ты не рад?

– Я не хотел, чтобы так получилось. Я не хотел ранить Саске. Всё случилось само… так быстро… я ничего не успел понять.

– Ничего не случается само, Бонни.

Он мягкий. Мягкий, гибкий, текучий, постоянно перемещается, не дает мне сфокусироваться. Словно неуловимая тень, её призрачное отражение на глади тихого озера – не попадается на глаза, реагирует быстрее, чем я успеваю подумать.

– Есть вещи, которые человек не в силах изменить, как бы ему не хотелось.

– Всё это – просто оправдания. Скажи мне, ты счастлив? Чьей жизнью ты живешь сейчас?

– Меня зовут Узумаки Наруто. Я – иллюзионист. Я…

– Чудовище?

Неожиданно его голос разбивает металлический лязг. Крошево мыслей оседает на моих висках, больно обжигая вены, отдаваясь пульсацией. Это новый сон? Или меня просто лихорадит?

Цепи. Нет, дело не в металле, меня пугает не звук и не холод, не старые страшилки. Это самая кошмарная, самая уродливая конструкция в мире. Точнее не конструкция… структура.

Меня с детства ужасала ее замкнутость, предопределенность. Так же сильно, как безысходность, бессилие, отсутствие цели и центра.

Цепь – это символ бесполезности и слабости.

– Саске-Саске-Саске… – Посредник одаривает меня своей бесцветной, неискренней ухмылкой. – Как много места он занимает в твоем разуме, подумать только. Кстати говоря, у меня есть теория, что Саске наконец-то разглядел в тебе «слишком много себя». Теперь он будет бежать. Бежать без оглядки, как можно дальше, потому что считает это… «нечто» опасным.