Уличная магия 3: Турнир (СИ)

– Короче: Саске, я очень рад, что судьба свела нас…

– Прекращай!

– А что? Если нам осталось жить несколько секунд, я хочу произнести небольшую речь.

– Скажи, что мы снижаемся, пожалуйста, – он трет виски и неприязненно морщится. Сожрал лимонное дерево вместе с корнями, не меньше. Ладно хоть в истерике не бьется.

И весь разгоряченный, живой, хочется сжать в объятиях – и придушить.

Первые проблески интереса появились, когда я бросил на кухонный стол два поддельных паспорта. Сначала Саске воспринял мой жест в шутку, потом – в штыки, повел носом и захлопнул створки. Пару вечеров рассматривал наши фотографии и изучал поддельные имена, забравшись с ногами в любимое кресло.

Думал.

Думать у Саске получалось плохо, недосып изрядно тормозил сие хитрое действо, но на третий день мысль о путешествии прижилась и дала корни. На четвертый – расцвела.

– Давай отправимся в горы, Кайзаки-кун? – ляпнул он.

– У тебя что, недостаток снега в крови, Шинья-чан?

– Нет, просто там… спокойнее.

– Чем тебя привлекает такая даль?

– Безопасностью, – туманно объяснил Учиха, вытянув перед собой ладони и изобразив «границы».

Тогда мне стало почти ясно, что именно он видел в кошмарах – что-то безбрежное и бесконечное. Место без укрытий. Например, равнину, где любая пуля может стать последней.

– Ладно-ладно. Но что-то я не слышал, как выдвинулись шасси…

– Ты спал!

– Дремал, – мягко поправляю я, спокойно наблюдая за тем, как Саске бледнеет, сереет, хватает ртом воздух. Сердце сжимается, когда я перехватываю его безумный взгляд, но предпринимать что-либо сейчас просто бессмысленно. Да и простой страх – всяко лучше, чем животное отчаяние загнанного в угол, и из двух зол…

– Почему ты так боишься высоты?

Саске прекращает мельтешить, зацепившись за вопрос, как за спасительную соломинку. Мыслительный процесс всегда помогал ему справляться с проблемами вроде этой.

– Итачи слишком часто подкидывал меня в детстве.

Пока я пытаюсь скукожить широченную улыбку в нечто приемлемо-серьезное, самолет заходит на посадку. Саске впивается пальцами-крюками в мое плечо и прикусывает губу до синеватой белизны. Железная птица приземляется удачно и стыкуется с трапом легко, без задержек. Но Учиха сидит в позе утопающего еще минут пять – за это время успевает выгрузиться добрая половина салона.

– Знаешь… есть очень странные семьи, но вы с Итачи – это что-то аномальное.

– Не вы, а мы, – с интонацией, способной расторгнуть любой мирный договор, отвечает Учиха и, стряхнув с себя остатки неуверенности, подскакивает, чтобы выковырять с полки ручную кладь. – Мы аномальные. Аморальные. Антилюди, мать твою. И ты – самый главный из нас.

– Профессор А?

– Профессор Чмо.

– А ты, стало быть, Магнето?

– Говнето. Собирайся и давай на выход.

Здорово, всё-таки, что Саске такой отходчивый.

***

Мы чертовски разные.

Правда. Объединяет нас лишь чувство зависимости, принадлежности, благодаря которому ослабевают силы противодействия. Как у хищника и травоядного, бесконечно противопоставляющих свои миры, но признающих, что без связи друг с другом жизнь не имеет смысла.

Саске часто берет на себя роль мясоеда и гонит меня в лес, раз за разом заставляя вырабатывать новые способности, доходить до грани, искать помощи. Но он зависим от наших догонялок так сильно, что, получая шанс оглушить жертву одним ударом – отстает на пару шагов. Забавно, правда?

Сейчас не так уж важно, что иногда мы меняемся ролями, предпочитая маскарадные маски и какие-то игры истинной природе вещей. Суть неизменна.

Я всегда любил синее откровенное небо, он – по уши влюблен в ночь. Я ненавижу прятаться от дождя, а он считает, что льющаяся с неба вода хуже кислоты. Я готов жить на высоте птичьего полета, а он, оказавшись на крыше двухэтажного дома, впадает в оцепенение и дрожит, как лист на ветру, не в силах совладать со страхом.

Но… есть снег.

Пожалуй, единственная вещь, которая одинаково нравится нам обоим.

Нравится – я знаю это точно, но на лице Саске, при виде необъятной снежной долины, появляется странное, неопределенное выражение. Будто он сейчас одновременно рассмеется и расплачется. Интересно, почему.

Но я не спрашиваю.

Лишь пропускаю его вперед – в утепленном пальто, в шапке от суперкрутого дизайнера, строгого, стильного, и неуместного, как мухомор в пустыне. На сцену бы его сейчас, под ледяной свет голубых огней, в мерцание любопытных глаз…

– Знаешь, я начинаю думать, что это была не самая хорошая идея.

– Саске, не ной. Ты сам предложил сгонять в горы.

– Не «сгонять», а «отправиться». Однако, здесь… слишком… – он останавливается, наклоняется, снимает перчатку, чтобы тронуть ладонью свежевыпавший снег. – «Слишком».

– Я уже жалею, что рядом нет Итачи. У него отлично получается переводить белиберду, которую ты порой генерируешь из случайных слов.

Кому-то может показаться, что Учиха уникален, но… для меня он бывает даже слишком предсказуемым.

Ломоть пушистого, легкого снега прилетает в нос и обжигает кожу холодом.

– Итачи, Итачи, Итачи… если ты так без ума от моего брата, вали обратно на побережье.

Обиделся.

– Ты прав – я от Итачи без ума, и будь судьба несколько иной, может быть мы стали бы очень близкими… друзьями. Но в этой вселенной нам выдалась роль опекунов неуравновешенного нытика.

– Знаю я твое «близкими друзьями». Теми друзьями, которые ходят по выходным в бары, а потом просыпаются в одной постели?

Вторая порция снега приземляется на макушку. Учиха стоит в воинственной позе и злобно щурит глаза.

– Мы спали вместе, потому что напились по поводу твоего выздоровления, а расходиться по комнатам было лень, – неуклюже стряхиваю снег. – Не драматизируй. А, хотя, знаешь, нет – драматизируй дальше. Лучше еще и ори. Так ты хоть на себя похож.

– Вы обнимались, – въедливо продолжает он, после многозначительно-оскорбительной паузы.

– На полу было холодно без одеяла.

– Полуголые.

– Говорю же, было холодно. Но до того, как стало холодно, было жарко.

В третий раз Саске уже не осторожничает и обрушивает на меня громадную снежную шапку. И очень уязвимо подставляется.

Когда я валю его в снег, немыслимым маневром избежав погружения под мини-лавину, он громко скрипит зубами от злости. Каким-то образом высвобождает руку, засыпает щедрую порцию снега мне за шиворот куртки. Куда-то летит перчатка, куда-то – мое спихнутое острой коленкой тело.

Сначала не хочется сцепляться всерьез – в конце концов, одежду жалко, да и холодно как-то.

Но это только сначала. Потому что Саске выдает такую смертельную дозу энергии, что спину обжигает холодок восторга. Вместе с потоками растаявшего снега, кстати.