Борис Мир - Данэя (СИ)

Не отрывая от него широко открытых глаз, она пошла к лодке, всё глубже, глубже, пока в воде не скрылись плечи – только голова с густыми темными волосами, сколотыми на затылке в большой тяжелый узел, оставалась над водой. Бездонные темные глаза были полны слез.

– Дан! – простонала она, протягивая к нему руки.

Преодолев оцепенение, он прыгнул в воду и, подняв её, понес к берегу. Крепко прижавшись к нему, обняв за шею обеими руками, она замерла, будто боясь, что ей всё только кажется, и сейчас исчезнет.

Он вынес её на берег и опустил на песок. Склонившись перед ним на колени, судорожно рыдая, она стала исступленно целовать его ноги.

– Лейли, сестра, что ты?! – Дан нагнулся к ней. Она подняла голову, и в её он увидел страшно многое: муку и радость, страсть и преданность, робость и нетерпение. Он снова взял её на руки, прижал к себе. И почувствовал, как начинает дрожать, что нетерпение тоже растет в нем. Порыв страсти бросил их на теплый песок, сплел тела.

... Они очнулись от непрерывных позывных.

– Дан, старший брат мой, отзовись! Где ты? Дан!

– Я на острове. Что-нибудь случилось?

– Я испугался: твоя лодка далеко от берега, но тебя в ней нет.

– Я забыл её привязать. Пришли мне большую палатку, одежду и робота с едой. Если хочешь, можешь лететь домой.

– Нет. Половлю утром на зорьке. Ты – не один?

– Нет.

– Сейчас всё пришлю.

Дан протянул Лейли руку. Они вошли в воду и поплыли за лодкой. Когда вернулись, плотик, присланный Лалом, уже покачивался у берега.

Он снова прижал её к себе – мокрую, покорную. Брошенный в контейнер робота огромный лещ уже был очищен и шипел на сковороде. Дан налил в маленькие стаканчики холодную темную водку, настоянную Лалом на травах. Они сидели рядом на разостланной палатке, набросив на себя плащи.

– За нечаянную встречу, Лейли!

– О, Дан! “За тебя: моего бога, счастье и муку!” – про себя произнесла она.

Крепкая ароматная водка обожгла рот, теплом разлилась по начинавшему зябнуть телу. Они стали есть жареную рыбу с румяной корочкой.

– На Земле-2 этого не будет.

– Будет. Когда-нибудь. Там всё будет: кислород, леса, города, люди. Будут трава и цветы, будут животные и птицы, – и рыба будет в воде.

– А театры и студии?

– Конечно. И ты прилетишь и сыграешь в самом первом спектакле.

... Они лежали рядом на спине. Уже совсем стемнело, ярко светила луна, всё больше звезд появлялось на небе.

– Туда? – показала она рукой.

Он не ответил. Ночь окутывала и баюкала их; щелкали соловьи, стрекотали кузнечики.

– Дан, ты не спишь?

– Нет, Лейли.

– Жалко спать.

– Хочешь, я зажгу костер?

– Включи.

– Нет, не имитатор: настоящий. Нам дано специальное разрешение, хотя я не думал им воспользоваться.

– Костер? Огонь – настоящий? Хочу.

Дан набрал сухих веток. Они не знали, как зажечь их, пока он не догадался раскалить от батареи одну из её шпилек. Ветки затрещали, запахло дымом. Это было совершенно необычным: они смотрели на огонь, не отрываясь.

– А он жжет. И дым ест глаза.

– Он греет и светит. Как в древности.

– Лейли!

– Что, хороший мой?

“Ты хочешь и не решаешься спросить: почему не встречал меня ни разу все эти годы – где я была, что делала? Я вижу.

Жила, работала. Много, страшно много. А тебя видела лишь один раз и после этого делала всё, чтобы не встретиться с тобой.

Я ждала тебя обновленным. Ты был для меня героем легенды, которую рассказал и после много раз повторял Лал. Я узнала о твоем возвращении, когда ты выступал по всемирной трансляции в день прихода сообщения Тупака. Я тут же прилетела в Звездоград и вошла в карнавальный павильон. Но ты там смотрел только на похожую на лань рыжеволосую девушку рядом с собой и не видел ничего больше. Я поняла, что опоздала, что не нужна. И сразу же улетела.

Но я не могла не думать о тебе. Думать всегда: во время напряженной работы на репетициях, во время игры на сцене, – и ночью, оставаясь одна. Что это? Наверно, то редкое и прекрасное чувство, о котором Лал не раз говорил мне, которое когда-то называли любовью и скрывают сейчас. Это было страдание, но это же было – и огромное счастье. Было и есть! Оно раскрыло мне глаза на многое, невероятно обострило мое восприятие, углубило чувства и мысли – невообразимо много дало мне как актрисе.

Дан! Любимый! Как я тебе благодарна за всё – даже за то, что ты не мой Меджнун[3]. Я знаю, нам не быть вместе: ты надолго покинешь Землю – уже скоро”.

– Лейли!

“Молчи! Молчи! Я видела вас несколько раз. Я не подходила к тебе. Среди вас троих, соединенных единой целью, не было места больше никому.

Если бы не ваш скорый отлет: я же летела, просто чтобы попрощаться с тобой и Лалом. Как я волновалась! Потому здесь, над озером, решила вдруг сесть. Чтобы успокоиться, подготовиться к встрече с тобой. Посадила на берегу аэрокар и переплыла сюда. Если бы ты оказался здесь хоть чуть позже, то меня уже не встретил – я бы уплыла обратно”.

– Дан! Ты рад, что встретил здесь меня? – это было всё, что вслух сказала она ему.

– Да! Это нежданный подарок мне жизни перед отлетом. Это не забыть!

– Не забывай! Ты будешь видеть меня там: я играла почти во всех книгофильмах Лала, он наверняка возьмет их с собой. Ты – береги его там. Это слишком редкий человек. Мне не дано пока понять его до конца, но одно я точно знаю: у него гениальная способность понимать людей и любить добро. Мудрость его не только в голове: и в сердце.

Огонь начал угасать. Дан подбросил в него сучьев, и костер снова весело осветил крошечную полянку, место их неожиданного свидания. Глядя на огонь, на Дана, Лейли запела.

Её великолепное сопрано звучало без сопровождения и производило непередаваемое впечатление, потрясая остротой чувства. Подбрасывая ветки в костер, чтобы видеть её лицо, Дан не отрывал от Лейли взгляд. А она пела ещё и ещё: арии и песни, современные и древние – на всевозможных языках, переводя ему их содержание. В ночной тишине её пение далеко разносилось над озером и где-то усиливалось эхом. Она видела, что он плачет, и пела всё чудесней.

Когда она замолчала, он поблагодарил её высшим проявлением восхищения, поцеловав ей руку. Она притянула его голову к себе на грудь, укрыла краем своего плаща.

– Усни, мой милый! – прошептала она, прижавшись щекой к его волосам. Светились угли угасающего костра.

Но заснуть они не могли. Жадно, ненасытно сплетались их тела, жгучи были ласки и поцелуи. Сердце готово было разорваться от счастья, когда он проводил рукой по её телу и волосам, губы его касались её губ, груди.

Они уснули ненадолго уже после того, как удивительно чистое солнце взошло из-за леса, рассеяв туман, появившийся перед рассветом. Начиная пригревать, оно разбудило их через пару часов. Выкупавшись, они почувствовали себя совершенно свежими и бодрыми.