Кира Гофер - По осколкам (СИ)

Протягиваю руку и тыкаю пальцем в любопытный влажный и грязный пятачок. Живность фыркает, но потом явно решает, что чем плюнуть в меня, лучше лечь рядом. Суета вокруг нее прекратилась, свет Большой ласково греет берег. Свинка подставляет ее лучам свою щетинистую спину, затем медленно переворачивается на бок.

Спор в моей страже сменил тему. Теперь они грызутся о другой дележке.

Закинув руки за голову, я слушаю попеременно то их вблизи, то шум вокруг Сатс вдалеке. Так быстро переключаться для слуха нехорошо, утомительно, но я за нее серьезно волнуюсь.

— …и так моей семье меньше всех вас выдают, а сейчас еще изо рта тащите!

— Уймись, дурак! Чего разорался? Ты копье против этой девки держи, а не у моей бороды.

— Верно, Эрк! Не нарывайся. Скоро или старики скажут, или сами в трактире порешаем.

— Много ты в трактире собрался решать? А с каких таких долей сидеть там будешь?

— Как с каких? Он у меня всегда сыром брал.

— Всегда-то всегда. А как нынче менять будем? Много у тебя того сыра?

— Да уж на пару бочонков хватит.

— Ишь, на пару бочонков! Дурак! Кормилицу-то нашу погубили! Кто по старой мене с тобой говорить-то станет?! Он-то, поди, уже знает все. Ты со своим сыром у него и кружки пива не выменяешь. Кто уже не у него, тот скоро прибежит горе заливать.

— Какое горе-то?

— Да голодное!.. Ну дура-ак!

— Что… А-а-а! Уберите ее! Уберите! Она мои штаны… мои штаны!

На этот жуткий вопль я поднимаю голову. Занятная картина: исправленная свинья подобралась к страже и принялась жевать штанину задиристого Эрка. А тот не сразу заметил. Бородач хохочет, наблюдая, как Эрк прыгает на одной ноге и выдергивает свои штаны из цепкой и любопытной пасти.

Мне бы самой впору улыбнуться — уж больно забавное зрелище представляют эти вояки с их пожеванными штанами, с сыром, с отброшенными в сторону копьями. Но я не улыбаюсь. Да и их страх перед сменой цен, когда источник пищи исчез и все условия натурального обмена изменились, не назовешь поводом для забав.

Пока они заняты, тянусь к городу снова — и удивляюсь, обнаружив, что вокруг Сатс тихо. Это настораживает.

Поднимаюсь. Хоть и тянет вскочить и бегом броситься вперед, все равно стараюсь не делать резких движений. Я все-таки в плену.

Двух шагов не успеваю сделать по холму наверх, как навстречу мне скатывается подросток — в серой рубахе, явно с плеча кого-то из старших в семье, босой и запыхавшийся. В последний миг он отпрыгивает от меня в сторону и плюхается на траву. Его суетливый взгляд мечется между мной, подчищенным кругом белого налета и замершими кто как охранниками.

— Меня послали за второй, — выдыхает парнишка.

Свинья наконец оставила в покое штаны Эрка и теперь лениво жует лямку его холщовой сумки, валяющейся на траве. Парнишка пялится на свинью, но не забывает про задание.

— Старики сказали, не может та ничего. Сказали, вот эта главная, — он машет на меня рукой, испачканной в земле и в белом.

— А с чего они так решили? — спрашиваю я.

Четыре пары глаз сходятся на мне. Неуютно. Можно подумать, будто я деревом была и вдруг пошла на корнях. Хорошо еще хоть свинья не так удивлена.

— Сказали, что так призналась та… ну… ее увели, которую, — бормочет подросток.

— Ну, тогда веди меня, главную, к тому, кто у вас тут решает, — говорю я и добавляю требовательно: — И вы, доблестная охрана, не стойте кустами. Вам меня стеречь положено. Так что собирайтесь и следуйте… Эрк, отбери свою сумку, пока ваша кормилица весь твой сбор в себя обратно не скормила.

Послушались. И словно бы даже успокоились. Наверное, от строгого голоса.

Мы взбираемся по холму мимо упавших и покосившихся навесов. Несколько сорванных полотнищ устало лежат на земле, никто их не крепит обратно — некому, холм пуст.

Парнишка, когда набирается храбрости ко мне обратиться, спрашивает негромко:

— А кто вы такая?

— Вот дурак! — раздается сзади. — Про Ходящих не знает.

— Да не дразни ты его, а растолкуй.

— Послать бы тебя к Старому Фичу, пусть он растолковывает.

Я решаю не вмешиваться, а наоборот, послушать. Мне вспоминается комната Алы и учебная голограмма, которая расскажет, как устроен мир. Но самым бойким образом в воспоминание прорываются фрукты в вазе. Очень хочется есть.

— Когда-то мир был большим, — бородач тычет пальцем в небо, где как раз уходит за видимый край золотая пирамида 206-го, — и вот такие, как эти девки, миром владели. А потом его поделили на куски.

— Кто поделил?

— Кому надо было, тот и поделил. А эти ходят и думают, как бы все вернуть.

— Так это же здорово — большой мир! — восклицает пацан. — Он же огромный!

— Ну вот дурак, благо, молодой. У нас свой кусок есть, и никто нас тут не трогает. И мы сами им владеем. Разве только вот такие приходят и думают. А когда большой, когда все куски вместе, то и напасть могут с разных сторон. Куда тогда денешься?

— Такие вот не только думают, — бросает третий. — Лишь бы прийти на наш кусок да оттяпать.

Именно он схватил меня за ботинок и не получил наказания. Интересно, если бы я тогда в него плюнула, он сейчас бы не дерзил?

Он волочет на растрепанной веревке «их кормилицу». Свинья бредет неохотно. Ей гораздо интересней все, что попадается под ногами, чем вынужденная прогулка куда-то мимо возможно вкусных растений.

Я кошусь на нее и прищуриваюсь. В ней почти ничего не светится розовым. Сильное животное получилось — молодец Сатс, не просто исправила, а что-то еще сумела заложить. Если останется время после того, как я вытащу своего Мастера, можно будет изучить, что и за счет чего умеет это свинка.

Почему я уверена, что вытащу Сатс? Да потому, что иного мне не остается. Когда под ногами только один путь, а в целях — только одно дело, тогда вера сама встает рядом с тобой, плечом к плечу, как двое в переходе. А может, это не вера, а осознание безвыходности, и я просто их путаю, как часто смешиваются два противоположных понятия…

Сначала мы спускаемся с холма у заводи и идем вдоль берега. Потом сворачиваем в низину с высокой, мне почти по колено, травой. Под ногами сыро, но не топко. Тропинки здесь нет. От города до заводи местные пользуются дорогой, которая идет дальше от реки и выше по холму, через плоскую вершину. В ее конце возле заводи вчера стояли телеги.

Я иду не спеша — не хочу споткнуться в траве и упасть. Пацан в серой рубахе суетится и дергается. Для него я плетусь непозволительно медленно. Непозволительно для него. Его послали привести меня поскорее, он объяснимо боится провалить поручение.

Наша прогулка выходит короткая. И сотни вдохов не сделано, как низина выгибается вверх. Еще чуть-чуть — и из-за небольшого холма нам показываются соломенные крыши, берег мутной реки и опустевшие причальчики.