Кира Гофер - По осколкам (СИ)

— Ты видел именно край?

— Там загибается и не пускает… Я проверял… Едва выплыл… Думал, конец земли — и мне конец… Однажды понял, что ждать мне нечего, а искать то, что искал, больше не хочу, потому что все оно — бегство и на самом деле слабость. Верну-улся…

Гипнотический, низкий, плавный… оборачивается вокруг меня плотными змеиными кольцами. Сжимает. Доверившись мне из-за веры в нашу силу или по иным причинам, все же остерегается. Стремится пленить меня, заточить, срастить с удушающим лишайником на стенах…

Прикусываю губу изнутри, чтобы сбросить наваждение.

Помогает.

— Вернувшись, ты сразу понял, что с твоим народом что-то происходит?

— Мне было что понимать?.. Я сам другой жизни здесь не знал. Не знал, что мы можем выращивать еду, а для себя прежде ловил рыбу, в заброшенных поселениях ел что росло… Не знал, как назвать, но откуда-то догадывался, что можно есть. Наверное, слышал когда-то… О пище не из воды и о Ходящих мы сохранили память. Только память…

«В обоих случаях сомнительная».

— …кружила все чаще вокруг того, что видели здесь мои собственные глаза. Позже я все-таки разглядел кое-что. И горячо захотел защитить людей от болезней, которые их истощали при сытости, от смертей, поджидающих даже младенцев… Когда понял, что хочу их уберечь, я ощутил в себе огромную силу… Другие тоже ее ощутили, что сделало меня еще сильнее.

Тело мое против воли дергается вперед, а с языка едва не слетает: «Я тоже! Тоже ее ощутила!» Но я замираю, переношу вес обратно на пятки и плотно сжимаю рот. Не обо мне сейчас.

— Меня выбрал Старый Фич. Тогда он был вождем.

Я кошусь туда, где недавно сидел за троном старик:

— А сам он на тот момент уже осознал, что оставляет в наследство преемнику?

— Что знал Старый Фич, не скажет даже он сам, — говорит вождь, и мне слышится в его медленном гулком голосе трещинка доброй иронии. — Он передал мне не кровь и не дом, но много большее. Ни в одно из его времен не было вражды или голода. От меня требовалось немногое — я продолжил, сохраняя его правила, удерживая его манеру, не ссорясь с почтенными… Но постепенно стала давить… неизменность. Вернее… Меня чуть с башни не сбросили, едва я спросил, почему наша кормилица не стареет, когда у всех, кто возле нее по заводи мальчишками бегал, уже туман на головы прилег.

Не сразу, но до меня доходит, что это он о седине — одном из маркеров жизни на осколках.

Одна-ако. Не слишком ли?.. Он — единственный из людей, кто пришел к мысли, что искаженные не стареют. Среди наших сотню оборотов потратили, чтобы только начать присматриваться и фиксировать наблюдения!

— Не сбросили тебя, значит, — замечаю я. — А сейчас и вовсе подрагивают, стоит тебе косо взглянуть… Из твоего правления выходит, что ты народу свою силу особенно не показывал. Однако они ее чуют и подчиняются.

— Что ты хочешь сказать?

— Принял что было, а было в порядке. Порядок поддерживал по правилам, правила не ломались.

Молчит и хмурится. Злится? Ох, эти рисунки!

— Ты ощущаешь в себе силу, но еще никак ее не проявлял. Твой народ ее тоже не видел. Значит, ты и твой народ доверяете тому, чего не знаете, — продолжаю я вкрадчиво, но стараюсь сделать голос таким, чтобы в нем не было и намека на лесть и искусственные подсластители. — У Ходящих свои силы, и нам тоже не обязательно размахивать тем, чем мы сильны. Может, вы доверитесь нам в том, чего вы не знаете?

— Разве я и мой народ то же самое, что вы и ваши силы? — с непониманием спрашивает Т. — Разве вы подобны нам?

— Не то чтобы… да, разница немалая, — заминаюсь я, признавшись себе, что то, о чем он спрашивает, вовсе не то, к чему мне бы хотелось его подвести.

— Объяснись, старшая Инэн.

— Это ты объяснись, вождь Т! — кажется, от смущения и заминок я наглею. — Ты спрашиваешь с меня, но сам же держишь передо мной ответ. Память на этом берегу сохранила уважение к Ходящим, но некоторые из почтенных готовы в меня плюнуть. Посыльный из башни вообще не знал, кто такие Ходящие, но на мертвых болотах нас встретили так, словно мы — спасение. Я миролюбиво слушаю ваши препирательства, но вдруг я могу жестко приказывать?

Вождь наклоняет голову набок.

— Можешь, — говорит он, делает несколько шагов к узкому окну, обрамленному лохмотьями пятнистых мочалок, вслушивается в возмущенные крики собравшихся на площади, а потом добавляет с нескрываемой усталостью: — Приказывать ты можешь.

«Но не рассчитывай, что приказ отпустить вас исполнят», — мысленно продолжаю я и с досады поджимаю губы.

— Очень порывистый и эмоциональный у тебя народ. И очень противоречивый. Одни в ноги нам падают, другие хотят уронить наши головы к своим ногам. Разум потеряли, сами заблуждаются и других вынуждают заблуждаться… Трудно такими управлять?

— Они не понимают своего положения, — отвечает он тихо, наблюдая за чем-то снаружи. — Они грозят вам, но делают хуже себе. Они потрясают копьями, на которые насажены их собственные головы.

— Тогда обезоружь их, — предлагаю я на остатках решительной наглости. — Твои старики трусливы. Твои люди разозлены. Никто ничего не соображает, а если сорвется, потом первый же начнет сожалеть. Сейчас даже Фич, бормочущий о своей дряхлости, умом бодр и смел. Будь самым мудрым. Прислушайся к его совету. Доверься нам и наберись терпения.

— Довериться вам и набраться терпения…

Он повернулся, молчит и смотрит на меня безотрывно. Ужасно неуютно под этим взглядом, и мне не остановиться:

— Я понимаю свое положение. Почтенные не доверяют нам, забываясь и теряя мужество перед лицом беды. Люди жаждут наказать нас, немедленно, хотя знают, что они не вправе нас тронуть. Но если сейчас все поддадутся своему нетерпению, то придут еще Ходящие. Придут, готовые к расправе. Что вы им ответите, когда с вас спросят про нашу пару?

— Ты испортила нам жизнь, а теперь угрожаешь? — спрашивает вождь. Он невозмутим, как шпиль на Первом — и того, и другого можно уговаривать дать пройти с одинаковым результатом.

— Да, мы тоже виноваты… — оправдываюсь я, что добавляет растерянности и тут же нового раздражения, нового желания доказать: — Но ведь мы пришли на зов! Пришли потому, что жизнь до этого испортили вы! За время правления ваших почтенных вы свалились с этой кормилицей в деградацию и вымирание. Именно из-за их ленивых решений…

— Почему только из-за их? Я тоже соблюдаю интересы своего народа. Тоже стремился бы к сытости своих людей не меньше, чем они. У почтенных были причины устроить нашу кормилицу в заводи, построить сушку. Разве у меня были причины уничтожать ее или разбивать их решения?

— Сейчас ты знаешь и понимаешь больше своих почтенных. Ты рассудителен больше, чем они. И тогда ты сумел бы усомниться в том, что выглядело слишком очевидным. Для тебя благополучие было бы не таким простым.