Дот Хатчисон - Сад бабочек (ЛП)

Думаю, она не понимала, что этого никогда не случится. Девушки попадали под стекло в самом расцвете, их крылья сияли на молодой, безупречной коже. Садовник и не подумал бы помещать под стекло сорокалетнюю женщину – или сколько ей там стукнуло бы, – чья красота давно поблекла.

«Красота долго не живет», – так он сказал мне в нашу первую встречу.

Он наслаждался этой красотой, а потом наделял своих Бабочек своего рода бессмертием.

* * *

Ни Виктору, ни Эддисону нечего сказать на это.

Никто просто так не просится в группу по расследованию преступлений против детей. У всех есть свои причины. Виктору всегда важно знать мотивы тех, кто работает в его группе. Эддисон смотрит на свои стиснутые кулаки, и Виктор знает, что сейчас он думает о своей младшей сестре: она пропала, когда ей было восемь лет, и до сих пор о ней ничего не известно. Нераскрытые дела всегда были для Брэндона тяжким грузом: те случаи, когда родные ждали ответов, которых, возможно, никогда не получат.

Виктор думает про своих дочерей. С ними ничего такого не случалось. Но если когда-нибудь случится, он, наверное, сойдет с ума.

Однако именно потому, что это касается их лично, потому что они пристрастны, эти агенты выгорают и ломаются первыми. Виктор тридцать лет в ФБР и не раз наблюдал, как это происходит – с хорошими агентами или плохими, неважно. Он и сам был близок к этому после одного скверного дела. Слишком много смертей, слишком маленькие гробы для детей, которых они не смогли спасти. Дочери убедили его остаться. Они звали его своим супергероем.

У этой девушки никогда не было супергероя. И Виктор сомневается, нужен ли он ей.

Она смотрит на них, лицо ее не выдает никаких мыслей. У Виктора такое чувство, будто она понимает их гораздо лучше, чем они ее, и от этого неприятно.

– Когда Садовник приходил к вам, он приводил сына? – спрашивает он, чтобы вернуть себе инициативу.

– Приводил ? Нет. Эвери приходил сам, когда ему вздумается.

– Он с вами когда-нибудь…

Инара пожимает плечами.

– Мне доводилось читать Эдгара По в его визиты. Но Эвери со мной не нравилось. Во мне не было того, чего он хотел.

– И чего же?

– Страха.

* * *

Садовник убивал лишь по трем причинам.

Во-первых, возраст. Срок годности истекал в двадцать один, после чего… Да, красота преходяща, и он хотел сохранить ее, пока была возможность.

Во-вторых, состояние здоровья – если девушка покалечена, слишком больна или слишком беременна. Ну, просто беременна. Слишком беременная – это как слишком мертвая, статичное состояние. Такие новости всегда злили Садовника. Лоррейн раз в квартал колола нам препараты, призванные избавить нас от подобных казусов. Но каким же надо быть идиотом, чтобы не предохраняться?

Ну, и в-третьих, если девушка была неспособна ужиться в Саду. Если по прошествии нескольких недель она продолжала плакать, голодала или неоднократно пыталась покончить с собой. Если она слишком упрямились или ломалась.

Эвери убивал девушек ради удовольствия – или по неосторожности. В таких случаях отец на какое-то время запрещал ему появляться в саду. Но потом Эвери возвращался.

Я провела там почти два месяца, когда он пришел взглянуть на меня. Лионетта была с новой девушкой, которой еще не дали имени, Блисс – с Садовником, так что я лежала на вершине скалы, над водопадом, и пыталась выучить «Страну фей» По. Девушки в большинстве своем не могли подниматься на вершину без мыслей о самоубийстве, и я, как правило, бывала там одна. Там было так спокойно… Хотя в саду всегда было тихо. Даже если мы играли в салки или прятки, никто не шумел. Все звуки выходили приглушенными, и никто не знал, то ли так хотел Садовник, то ли это просто инстинкт. Все привычки мы перенимали от других Бабочек, которые в свою очередь перенимали их от своих предшественниц. Садовник содержал свой Сад проклятых тридцать лет.

Он не брал девушек младше шестнадцати. Хоть иногда и ошибался, но в бо́льшую сторону. Так что максимальная продолжительность жизни в Саду составляла пять лет. Если не учитывать погрешностей, там жили шесть поколений Бабочек.

Когда я встретила Эвери в ресторане, он был в смокинге, как и отец. Я сидела, прислонившись к скале, с книгой на коленях, и грелась в солнечных лучах. На меня упала его тень, и я подняла глаза. В этот раз он был в джинсах и расстегнутой рубашке. На груди у него были видны царапины, а на шее – след от укуса.

– Отец не желает тобой делиться, – заявил он. – Ничего не сказал про тебя, даже имени твоего не назвал. Не хочет, чтобы я запомнил тебя.

Я перевернула страницу и вновь уставилась в книгу.

Он одной рукой схватил меня за волосы, повернул к себе, а другой больно ударил по лицу.

– В этот раз тебе никто не поможет. В этот раз ты получишь, чего просишь.

Я вцепилась в книгу и не отвечала.

Эвери снова меня ударил, из рассеченной губы потекла кровь, и перед глазами заплясали огни. Он вырвал у меня книгу и швырнул в воду. Я посмотрела, как она исчезла за краем скалы, чтобы не глядеть на него.

– Пойдешь со мной.

Он потащил меня за волосы. Блисс заплела их в красивый пучок, и теперь они растрепались. Всякий раз, когда я замедляла шаг, Эвери разворачивался и снова бил меня. Другие девушки провожали нас взглядами. Одна даже всхлипнула, но остальные быстро ее успокоили, иначе Эвери мог решить, что с плаксой будет веселее.

Он привел меня в комнату, рядом с той, где находилось оборудование для татуирования, у самой границы Сада. Мне еще не приходилось бывать там. Она всегда была заперта, и открывалась только когда Эвери решал поиграть. Там находилась еще одна девушка, прикованная к стене за запястья. Густая кровь покрывала ее бедра и лицо, стекала с прокушенной груди. Голова клонилась вперед под неестественным углом. Она не никак отреагировала, даже когда я ударилась об пол.

Она не дышала.

Эвери провел рукой по огненно-рыжим волосам, запустил в них пальцы и откинул назад голову. На шее были видны отпечатки ладоней, сбоку из кожи торчала кость.

– Она оказалась слабой, не то что ты.

Он двинулся на меня – явно ждал, что я стану сопротивляться. Но я не стала. Вообще ничего не предпринимала.

Нет, не совсем.

Я читала По, и когда перебрала все стихи, которые знала, начала по новому кругу. И так круг за кругом, пока он с негодованием не отшвырнул меня к стене и не вышел в расстегнутых джинсах. Вы, наверное, скажете, что я победила.

Но в тот момент я не ощущала особого триумфа.

Когда комната перестала наконец вращаться, я поднялась и огляделась в поисках ключа или рычага, чтобы освободить прикованную девушку. Ничего не нашла – только запертый шкаф. Я приоткрыла дверь, насколько позволял замок, и увидела плети и розги. Там были наручники и зажимы, и всякое другое, от чего мороз пробегал по коже. Чего там только не было… Но я так и не нашла способа вернуть бедняжке более-менее приличный вид.