Дот Хатчисон - Сад бабочек (ЛП)

* * *

– Тогда в больнице ей нужен особый представитель?

Инара качает головой.

– Она умерла полгода назад. Несчастный случай.

* * *

В начале двенадцатого наша «приемная» закрывалась, и некоторые из девушек пускались бегом по коридору. Лоррейн, если была на месте, смотрела на нас, но ничего не говорила, потому что для нас это была единственная возможность поддержать форму. Садовник не давал нам гантелей или беговых дорожек, поскольку опасался, что мы намеренно себя покалечим.

После обеда и до восьми часов мы были совершенно свободны. Вот тогда становилось по-настоящему скучно.

На вершине скалы мне нравилось даже больше, чем в пещере за водопадом. Я была одной из немногих, кто любил забираться туда и сидеть под самым куполом, который отделял нас от внешнего мира. Многие девушки делали вид, что до неба еще высоко, что их мир куда больше, и снаружи нас ничто не ждет. Если им было легче от этого, я не спорила. Но мне нравилось наверху. Иногда я даже забиралась на деревья, вытягивала руку и дотрагивалась до стекла. Я любила напоминать себе, что за пределами моей клетки – большой мир. Хоть мне и не доведется увидеть его снова.

Поначалу мы с Лионеттой и Блисс лежали там вечерами и разговаривали или читали. Иногда Лионетта складывала фигурки из бумаги, Блисс лепила что-нибудь из полимерной глины, которую покупал ей Садовник, а я читала вслух.

Бывало и так, что мы спускались к ручью, что бежал среди буйных зарослей, как в джунглях, и проводили время с другими девушками. Иногда мы просто читали вместе или говорили о чем-то отвлеченном. А если становилось совсем скучно – играли.

В такие дни Садовник казался особенно счастливым. Мы знали, что там повсюду стояли камеры, и ночью можно было заметить красные мигающие огоньки. Но в те дни, когда мы играли, он приходил в Сад и наблюдал за нами, стоя у водопада. И улыбался так, словно это было пределом его мечтаний.

Думаю, в такие минуты мы не расходились по своим комнатам только потому, что действительно умирали со скуки.

Полгода назад мы вдесятером играли в прятки, и Данелли водила. Она стояла рядом с Садовником и считала до ста: это было единственное место, где никому не хотелось прятаться. Кроме того, там она не слышала, как мы прячемся. Не знаю, догадывался ли Садовник о причинах, но он, казалось, был рад участвовать в игре, хоть и опосредованно.

Я практически всегда залезала на деревья, потому что два года лазала в квартиру по пожарной лестнице и могла вскарабкаться выше остальных. Найти меня не составляло труда, а вот залезть и осалить меня никто не мог.

Эвита до смерти боялась высоты. Как и замкнутого пространства. Кто-нибудь всегда оставался с ней на ночь: на случай, если стены вдруг опустятся, чтобы она не осталась одна взаперти. Эвита никогда не лазала по деревьям. Но тот день стал исключением. Не знаю, с чего она вдруг решила. Тем более что мы видели, в каком она была ужасе, когда оказалась в шести футах над землей. Мы пытались отговорить ее, предлагали другие места, но Эвита была настроена решительно.

– Я храбрая, – повторяла она. – Я храбрая, как Майя.

Садовник наблюдал за всем этим с тревогой. Он всегда беспокоился, если кто-то из нас изменял своим привычкам.

Данелли досчитала до девяноста девяти и просто остановилась, чтобы дать время Эвите. Мы все так поступали время от времени, если она не успевала спрятаться. Данелли стояла к нам спиной, прикрыв ладонями татуированное лицо, и ждала, пока не утихнет шорох.

Это заняло минут десять, но Эвита карабкалась дюйм за дюймом, пока не забралась футов на пятнадцать. Наконец она села на ветке. По щекам ее текли слезы, но она посмотрела на меня и робко улыбнулась.

– Я храбрая, – сказала она.

– Ты храбрая, Эвита, – ответила я с соседнего дерева. – Храбрее всех нас.

Она кивнула и посмотрела на землю, такую далекую.

– Мне тут не нравится.

– Помочь тебе спуститься?

Она снова кивнула.

Я осторожно приподнялась на ветке и начала спускаться, но тут услышала голос Равенны.

– Эвита, стой! Дождись Майю!

Я оглянулась через плечо и увидела, как Эвита перебирает руками и сползает по ветке, пока та не стала слишком тонкой, чтобы выдержать ее вес. Ветка обломилась, и Эвита с воплем полетела вниз. Все бросились из своих укрытий ей на помощь, но она ударилась головой о нижнюю ветку. Раздался мерзкий хруст, и крик резко оборвался.

Эвита с плеском упала в пруд и замерла.

Я слезла с дерева так быстро, как только могла, содрав кожу о кору. Все остальные застыли на месте, даже Садовник. Они стояли и смотрели на девушку в пруду, как кровь растекалась по ее пепельным волосам. Я полезла в воду, схватила Эвиту за локоть и подтянула к себе.

Наконец к нам подбежал Садовник и, не боясь испачкаться, помог мне вытащить Эвиту на берег. Глаза у нее были широко открыты, но проверять пульс не имело смысла.

Хруст, который мы слышали… Эвита сломала шею.

Смерть в Саду была странным явлением. Мы постоянно чувствовали ее присутствие, но никогда это не происходило у нас на глазах. Кого-то из нас просто уводили, и в коридоре появлялась еще одна пара крыльев. Многие из нас впервые увидели смерть своими глазами.

Садовник дрожащей рукой убрал мокрые волосы с ее лица и коснулся головы в том месте, куда пришелся удар. И на Эвиту уже никто не смотрел – все уставились на Садовника, потому что он плакал . Всхлипывал, не в силах перенести внезапной утраты, и все тело его сотрясалось. Он качался взад-вперед, прижав к груди мертвое тело; кровь залила ему манжеты, вода замочила брюки и рубашку.

Он, казалось, плакал за всех разом. На крики сбежались остальные девушки, и все мы стояли молча, и никто даже не всхлипнул. В то время как наш похититель оплакивал смерть девушки, которую он не убивал .

* * *

Инара берет стопку фотографий и перебирает их, пока не находит нужную.

– Он уложил ее волосы таким образом, чтобы не было видно ушибленного места, – она кладет фотографию перед Виктором. – Остаток дня и всю ночь он проводил с ней какие-то манипуляции, хотя мы его не видели. А на следующий день она стояла в коридоре, за стеклом, и он спал рядом с ней. Глаза у него были красные и опухшие. Он провел там целый день, прямо перед ней. И вплоть до последних событий касался стекла всякий раз, когда проходил мимо. Казалось, он делал это неосознанно – даже когда стекла были прикрыты, он касался стены.

– Но это был не единственный несчастный случай, так?

Она мотает головой.

– Нет, далеко не единственный. Но Эвита была… она была славной, такой невинной. И просто не способна была принять плохого. А если с ней что-то и происходило, то едва касалось и не оставляло следа. Думаю, она в некотором роде была самой счастливой среди нас. Просто потому, что иное было ей неведомо.