Дот Хатчисон - Сад бабочек (ЛП)

Эддисон вваливается под металлический скрип: он тащит за собой раскладушку, другой рукой обхватив одеяла и подушки. Сваливает все это в дальнем углу и, отдышавшись, поворачивается к Виктору.

– Только что звонила Рамирес. Сын мертв.

– Какой из?..

Она произносит это так тихо и с таким выражением, что невозможно распознать ее чувств. Виктор даже не уверен, верно ли ее расслышал. Он смотрит на нее, но Инара не сводит глаз с Эддисона. Вновь запускает ноготь под повязку, и кровь проступает сквозь бинт.

Брэндон тоже озадачен. Он смотрит на Виктора, и тот пожимает плечами.

– Эвери, – растерянно отвечает Эддисон.

Инара сжимается, прячет лицо в ладонях. Можно подумать, что она плачет. Но через минуту, когда девушка вновь поднимает голову, глаза у нее сухие. Хотя видно, что новость странным, непостижимым образом мучительна для нее.

Эддисон бросает на Виктора многозначительный взгляд, но тот даже не представляет, о чем она сейчас думает. Казалось бы, известие о смерти истязателя должно ее обрадовать. Или, по крайней мере, принести облегчение. Возможно, в глубине души она и рада, но лицо ее выражает лишь смирение.

– Инара?

Она переводит взгляд на раскладушку, поддевает пальцами повязки уже на обеих руках и отрешенно спрашивает:

– Так что, я могу лечь спать?

Виктор встает и знаком просит Эддисона оставить их. Тот без лишних слов берет со стола фотографии и пакет с удостоверениями. Хановериан остается наедине с этим покалеченным ребенком, которого вряд ли поймет до конца. Он молча устанавливает раскладушку в дальнем углу, так, чтобы стол оказался между Инарой и дверью. Потом расстилает одно одеяло вместо простыни, а второе складывает в ногах и кладет подушки с другой стороны. Покончив с этим, опускается на колено рядом с ее стулом и кладет руку ей на спину.

– Инара, я знаю, как вы устали. Ложитесь, отдохните. Завтра мы вернемся и продолжим, у нас еще много вопросов. Надеюсь, будут какие-то новости для вас и для остальных. Но… прежде чем я уйду…

– До завтра никак?

– Младшему сыну было известно про Сад?

Она закусывает губу так, что кровь стекает по подбородку.

Виктор со вздохом протягивает ей платок и направляется к выходу.

– Дес.

Виктор, уже в дверях, оборачивается. Но Инара сидит с закрытыми глазами, и Хановериан видит по ее лицу, как ей больно, но не может понять причину.

– Что, простите?

– Его зовут Дес. Десмонд. Да, он знал про Сад. И про нас.

Голос ее выдает. Виктор понимает, что она дала слабину, и, как агент, он должен бы воспользоваться такой возможностью. Но представляет своих дочерей, сидящих вот так, с болью в глазах – и просто не может этого сделать.

– В соседней комнате будет дежурный, – мягко произносит Виктор. – Если вам что-нибудь понадобится, просто попросите. Спокойной ночи.

Этот хриплый звук можно принять за смех, но ему не хотелось бы услышать его вновь.

Он тихо прикрывает за собой дверь.

II

Виктор заглядывает к сонному дежурному; Инара – нелепо называть ее так, зная, что это не настоящее имя – еще спит, зарыв лицо в рукавах его пиджака. Один из агентов передает ему стопку отчетов: сообщения из больницы, доклады от агентов с места преступления, информация обо всех причастных. Виктор просматривает их за кофе из кафетерия – ненамного лучше пойла с их кухни – и пытается сопоставить фотографии с именами девушек в личных делах.

Еще нет и шести, как входит Ивонна. Веки у нее опухшие от недосыпа.

– Доброе утро, агент Хановериан.

– Твоя смена начинается только в восемь. Почему бы не поспать?

Ивонна лишь качает головой.

– Не могла уснуть. Всю ночь просидела в кресле рядом с дочкой и смотрела на нее. Если кто-нибудь однажды… – Она вновь качает головой, в этот раз резче, словно пытается отогнать дурные мысли. – Уехала, как только свекровь проснулась.

Виктор предложил бы ей вздремнуть в кабинете, но понимает, что этой ночью вряд ли кто-то из них нормально выспался. Он и сам толком не спал. Перед глазами то и дело возникали фотографии из коридора, и в голову лезли воспоминания, как дочери бегают по двору с привязанными за спиной крыльями. В минуты бездействия проще всего поддаться страху.

Виктор приподнимает с пола матерчатую сумку.

– У меня тут для тебя булочки с корицей, если ты не против, – говорит он, и Ивонна заметно оживляется. – Холи передала кое-что из одежды для Инары. Можешь проводить ее в душ, чтобы она потом переоделась?

– Твоя девочка просто ангел, – она смотрит сквозь стекло на спящую девушку. – Так жалко будить ее…

– Лучше ты, чем Эддисон.

Ивонна молча выходит, и через мгновение дверь в комнату для допросов открывается с едва слышным скрипом.

Этого достаточно. Инара выпутывается из одеяла и садится, прислонившись к стене. Замечает Ивонну в дверях. Они смотрят друг на друга, потом Ивонна разводит руками и нерешительно улыбается.

– Отличная реакция.

– Он, бывало, стоял вот так в дверях. И кажется, расстраивался, если мы не замечали его.

Она зевает и потягивается, суставы хрустят после ночи на неудобной раскладушке.

– Мы подумали, что вам, возможно, захочется принять душ, – Ивонна приподнимает сумку. – Тут есть одежда вашего размера и мыло.

– Я расцеловать вас готова, – шагая к двери, Инара стучит по стеклу. – Спасибо, специальный агент Виктор Хановериан.

Он смеется, но ничего не говорит.

Пока их нет, Виктор входит в комнату и вновь берется за отчеты. За ночь в больнице умерла еще одна девушка, но остальным, кажется, ничто не угрожает. Всего, включая Инару, получается тринадцать. Тринадцать выживших. Может быть, четырнадцать, в зависимости от того, что она расскажет о парне. Если это сын Садовника, причастен ли он к тому, что совершали его отец и брат?

Инара еще в душе, когда входит Эддисон, чисто выбритый и на этот раз в пиджаке, и кладет на стол упаковку слоеных булочек.

– Где она?

– Ивонна отвела ее в душ.

– Думаешь, сегодня она расскажет что-нибудь?

– Если захочет.

По хмурому взгляду ясно, как его напарник относится к этой идее.

– Что ж, ладно, – Виктор протягивает Эддисону часть бумаг, которые уже просмотрел.

Некоторое время слышен лишь шелест страниц, да временами кто-нибудь прихлебывает кофе.

– Рамирес говорит, сенатор Кингсли устроила лагерь в фойе больницы, – говорит Эддисон через несколько минут.

– Знаю.

– И говорит, что Патрис не хочет видеть мать. Якобы не готова к этому.

– И это знаю, – Виктор кладет бумаги на стол и трет глаза. – Разве можно ее винить? Она выросла перед камерами, и что бы она ни сделала, все проецировалось на ее мать. Она знает – возможно, лучше нас, – что СМИ готовы на нее наброситься. Встреча с мамой положит этому начало.