Дот Хатчисон - Сад бабочек (ЛП)

Девушки постепенно привыкли к нему, как никогда не привыкли бы к его отцу или брату, поскольку он ничего от них не требовал. В большинстве своем они уже не верили в возможность спасения, поэтому не винили Десмонда и не ждали, что он пойдет в полицию.

Садовник был на седьмом небе от счастья.

Впервые заговорив со мной о Десмонде, он сказал, что «мама им гордится». Тогда я подумала, что сам он ее чувства не разделял. Со временем я многое поняла. Садовник всегда гордился Десмондом, но до сих пор имел дело с девушками, которые знали только Эвери. А тот не скрывал своего восторга от идеи о собственном гареме, и отцу приходилось с этим мириться. Теперь, когда Десмонд стал частью Сада, счастью Садовника не было предела. Кроме того случая с Терезой, тем летом ни у кого не было нервных срывов, никто не пострадал и не достиг рубежа в двадцать один год. Ничто не напоминало нам, что мы оказались здесь не просто ради забавы.

Ну, разве что Садовник и Эвери насиловали нас, когда им вздумается. Это сводило на нет все хорошее.

Но Садовник стал относиться ко мне иначе. С тех пор, как я переспала с Десмондом, его отец ко мне не притрагивался. Он относился ко мне, как… к матери семейства. Или дочери. Но, в отличие от Лоррейн, я не лишилась его милости. Однако теперь он считал, что я принадлежу Десмонду. С Эвери он делился, Десмонду он дарил.

Жуть, правда?

Но в то время я не задавалась такими вопросами. Если я и надеялась как-то повлиять на Десмонда, то простой влюбленности с его стороны было недостаточно. Необходимо было, чтобы он по-настоящему меня полюбил, был готов бороться за меня. А этого не случилось бы, если б он и дальше делил меня с братом и отцом.

По просьбе сына Садовник даже отключил камеру в моей комнате. Десмонд сказал, что ему неловко от мысли, что отец наблюдает за ним в момент близости. Кроме того, ему можно было доверять – разве мог он причинить мне какой-то вред? Ведь он так нежно меня любил.

Разумеется, выражались они сдержаннее, как мужчина с мужчиной. Но девушки давились со смеху, когда Блисс излагала собственную версию.

И все же Десмонд был сыном своего отца. Всякий раз, когда я пыталась проводить его до самого выхода, он вежливо, но решительно отсылал меня, и я не видела, как он водит код.

– Мама этого не перенесет, – ответил Десмонд, когда я наконец заговорила об этом. Ему сложно было открыто выступить против отца, я это понимала. Но почему бы не дать нам возможность спасти себя самим? – Доброе имя моей семьи, наша репутация, фирма… Не хочу, чтобы все это рухнуло по моей вине.

Вот так. Доброе имя было важнее человеческой жизни. Всех наших жизней.

В выходные перед началом семестра в Саду состоялся концерт. Десмонд принес колонки и установил их на вершине скалы. Садовник в виде исключения раздал нам яркие наряды и угощал сладостями. Невозможно передать, как мы были счастливы в тот вечер. Мы по-прежнему были его пленницами, и смерть ходила за нами по пятам, отсчитывая дни до двадцать первого дня рождения. И все равно тот вечер был волшебным. Мы все смеялись, танцевали и пели, кто как умел. Садовник и Десмонд танцевали вместе с нами.

Эвери сидел чуть в стороне и дулся, потому что вся эта идея принадлежала Десмонду.

Когда мы всё убрали и девушки разошлись по своим комнатам, Десмонд принес ко мне в комнату маленькую колонку, и мы медленно кружились на одном месте и целовались. Близость с Десмондом была иллюзией и ничем не отличалась от близости с его отцом. Но Десмонд этого не осознавал. Он был уверен, что я тоже его люблю, хоть ни разу не говорила ему об этом. В его понимании это было счастьем, чем-то устойчивым и нормальным, вокруг чего и строится жизнь. Я постоянно напоминала ему, что в клетке никто долго не живет. Но он то ли не понимал моих намеков, то ли старался не придавать им значения.

Десмонду страшно хотелось стать хорошим, поступать по совести. Но наша жизнь в Саду текла по-прежнему, и перемен не предвиделось.

Когда мы наконец упали в кровать, у меня голова шла кругом от его поцелуев. Я смеялась и не могла остановиться. Его руки и губы были повсюду, он тоже смеялся и щекотал мне кожу. Я не могла назвать секс с Десмондом близостью, но это было весело. Он сводил меня с ума своими ласками. А после мы перевернулись, я устроилась сверху и, закусив губу, медленно приняла его. Десмонд застонал и заработал бедрами, но не сдержал смеха, когда заиграла совершенно неуместная песня. Я шлепнула его по животу. Он приподнялся и снова стал меня целовать, потом прижал к спинке кровати.

Тогда-то я и заметила Эвери. Стоя в дверном проеме, он наблюдал за нами с хмурым видом и мастурбировал.

Я вскрикнула – стыдно вспоминать, – и Десмонд оглянулся, чтобы посмотреть, что меня так напугало.

– Эвери! Убирайся!

– Я имею на нее такое же право, как и ты, – проворчал Эвери.

– Пошел вон!

В глубине души я давилась со смеху. Но меня, к счастью, охватила жуткая досада, и я чувствовала себя такой униженной, что сдержалась. Я бы прикрылась простыней, но Эвери уже не раз видел меня голой. А Десмонд… его интимных частей в тот момент видно не было. Они спорили поверх моего плеча, и я закрыла глаза – не хотела видеть, продолжает ли Эвери онанировать, переругиваясь с братом.

Кроме того, смех так и рвался наружу.

Появился Садовник. Ну, кто бы сомневался…

– Что здесь творится, черт возьми? Эвери, прекрати немедленно!

Я открыла глаза. Эвери застегивал штаны, Садовник пытался застегнуть рубашку. Вся семья в сборе, за исключением Элеоноры. Десмонд выругался вполголоса и отстранился от меня. Подал мне платье, и только потом потянулся за брюками.

Мелочи порой имеют значение.

– Может, объясните, почему ваши вопли разносятся по всему Саду? – спросил Садовник угрожающе тихим голосом.

Братья заговорили наперебой, но отец прервал их резким жестом.

– Майя?

– Мы с Десом спокойно трахались. Эвери решил присоединиться: стоял в проеме и онанировал.

Садовник вздрогнул, поскольку не ожидал от меня такой грубости. Потом уставился на старшего сына. Он по-прежнему был зол, но не скрывал своего изумления и ужаса.

– О чем ты только думал?

– Почему она досталась Десмонду? Он ни разу не помог тебе в поисках, не привел сюда ни одной девушки. Но ты подарил ему Майю, будто замуж выдал, а мне даже тронуть ее не даешь.

К Садовнику не сразу вернулся дар речи.

– Майя, ты извинишь нас? Нам нужно поговорить.

– Конечно, – ответила я учтиво. Вежливость порой так же неприятна, как и пренебрежение. – Мне лучше выйти?

– Нет, с какой стати, это твоя комната. Десмонд, Эвери, идемте.

Я сидела на кровати, пока их шаги не стихли в коридоре. Затем оделась и побежала в комнату Блисс. Она сидела на полу, что-то лепила из глины, и на подносе перед ней были расставлены медвежата. Выглядело все так, словно они устроили между собой резню.