Фредрик Бакман - Вторая жизнь Уве

– Доброе утро, Уве! – несмело приветствует его голос Аниты.

Уве оборачивается. Анита стоит на крыльце, набросив на спину серую кофту. Рукава кофты словно пытаются поймать ее тело – так руки ловят скользкое мыло.

– А, ты… Здравствуй, здравствуй, – здоровается Уве.

– Это из социальной службы, – кивает она вслед белой «шкоде».

– Ездить по территории запрещено! – говорит Уве.

Она несмело кивает:

– Он сказал, что получил разрешение от муниципалитета подъезжать к самой двери.

– Какое, НА ХЕ… какое, на фиг, разрешение… – начинает заводиться Уве, но, спохватившись, прикусывает язык.

Губы у Аниты дрожат.

– Они хотят забрать у меня Руне, – вздыхает она.

Уве молча кивает – в одной руке пластиковый шланг, другая, в кармане, сжалась в кулак, – на миг задумывается, что бы ответить, и, не найдясь, прячет глаза и плетется восвояси. Отойдя на несколько метров, вдруг осознает, что ненароком сунул окурки в карман, ну да теперь уж поздно, какая разница.

И тут ему попадается бледная немочь. Ее валенок, едва завидя Уве, заливается истошным лаем. Они стоят перед домом, дверь открыта. Видно, Андерса своего ждут. У валенка из уголков пасти торчат какие-то клочья, вроде шерсти. Немочь злорадно ухмыляется. Проходя мимо, Уве пристально смотрит ей в глаза, та не отводит взгляда. Только лыбится еще злорадней. Точно над ним насмехаясь.

Уве идет по дорожке между своим домом и соседним – увальня с его брюхатой перчанкой. На крыльце возникает увалень.

– Здорово, Уве! – кричит.

Уве замечает свою лестницу: она приставлена к фасаду соседского дома. Увалень приветливо машет. Должно быть, встал ни свет ни заря. По крайней мере, раньше, чем принято у айтишников. В руке у него блестит серебряный столовый ножик. Ясно: хочет заклинившее окошко на втором этаже ножом поддеть. А заберется, конечно, по лестнице Уве, криво воткнутой в глубокий сугроб.

– Удачного дня! – бодро кричит увалень вдогонку Уве.

– Ладно, ладно, – бормочет Уве, не оглядываясь.

Валенок жмется к Андерсову дому и тявкает истошно. Уголком глаза Уве видит, что рядом топчется немочь и с прежней злорадной усмешкой смотрит ему вслед. И от этой усмешки Уве не по себе. Пробирает эта усмешка его до самых печенок, кто его знает почему.

Он идет между домами, минует велосипедный сарай, выходит на парковку и вдруг, помимо воли, ловит себя на мысли, что шарит глазами в поисках кошака. Куда он запропастился?

Уве отпирает ворота, ключом открывает «сааб». Сунув руки в карманы, молчит в полумраке гаража. Стоит так (как выясняется впоследствии) полчаса. Зачем – сам не знает, просто чувствует потребность предварить свой уход эдаким торжественным покоем.

Лак на «саабе», пожалуй, после всего этого здорово закоптится. Стыд и срам, но ничего не попишешь. Уве слегка пинает колеса, проверяя покрышки на прочность. Ничего, резина крепкая. Еще зимы три протянет, решает он, пнув последнее колесо – единственный способ оценить их надежность. И тут вспоминает о конверте с письмом, лежащем во внутреннем кармане пиджака, – Уве хватает письмо, пробегает глазами: вдруг забыл проинструктировать насчет летней резины? А, нет, не забыл. Тут, под пунктом «„Сааб“+запчасти». «Летние шины в сарае», а далее инструкция, такая подробная, только круглый дурак не разберет, даже сказано про колесные болты, что хранятся в багажнике. Уве кладет письмо обратно в конверт, прячет за пазуху.

Через плечо поглядывает в сторону стоянки. Не то чтобы за кошака переживает, нет, конечно. Лишь бы с этим чучелом ничего не стряслось. А то жена его и с того света сживет, ежу понятно. Не хватало еще из-за кота нагоняй получить. Только и всего.

В отдалении воет сирена, куда-то спешит «скорая», Уве-то что с того. Он садится за руль, заводит мотор. Нажимает на кнопку, опускает заднее стекло сантиметров на пять. Выходит из машины. Плотно вставляет пластиковый шланг в выхлопную трубу. С другого конца шланга потихоньку выплывают струйки грязного дыма. Уве сует конец шланга в приоткрытое окно. Садится в машину. Захлопывает дверь. Поправляет зеркало заднего вида. Выкручивает колесо настройки радиоприемника до половины оборота, возвращает в исходное положение. Откидывается на спинку сиденья. Зажмуривается. Чувствует, как выхлопные газы кубический сантиметр за кубическим сантиметром наполняют гараж и его легкие.

Нет, совсем иначе представлял он себе конец. Работаешь, гасишь кредит, платишь налоги, живешь по справедливости. Женишься. В горе и в радости, пока смерть не разлучит нас, так договаривались? Так, Уве это точно помнит. А чтоб она первой померла, такого уговора не было. Подразумевалась ведь его смерть – У-В-Е, черт бы ее задрал, вот какой был уговор. Или, может быть, нет?

Кто-то барабанит в двери гаража. Плевать. Уве расправляет стрелки на брюках. Глядит на себя в зеркало. Может, стоило все-таки нацепить галстук? Ей нравилось, когда он надевал галстук. Сразу становился самым элегантным мужчиной на свете – в ее глазах. Как-то она посмотрит на него теперь? Может, ей станет неловко за него, когда он явится на тот свет – безработный, в закопченном костюме? Не назовет ли она его балбесом – за то, что не удержался на приличной работе, вышел в тираж со своими допотопными знаниями, дал себя обойти каким-то вычислительным машинам? Станет ли Соня по-прежнему смотреть на него как на свою надёжу и опору? Как на мужчину положительного и ответственного, который даже бойлер сумеет починить, если что? Будет так же крепко любить его теперешнего – старого хрыча у разбитого корыта?

Кто-то снова что есть мочи барабанит в ворота. Уве недовольно смотрит на них. Опять? Нет, ну может, хватит ломиться?

– Эй, может, хватит ломиться? – рычит он, распахивая дверь «сааба» – от такого рывка шланг, просунутый между уплотнителем и задним стеклом, выскальзывает, падает на бетонный пол.

Газовые струи расползаются во все стороны.

В ситуации, когда с той стороны стоит Уве, беременной персиянке, будь она осмотрительней, не стоило бы подходить к воротам слишком близко. В результате, не успев отскочить, она схлопотала створкой по носу: Уве распахнул ту резко, будто сдергивая лассо с забора.

Уве, завидя соседку, цепенеет. Парване хватается за нос. Выразительно смотрит на Уве: выражение это известно каждому, кому однажды расквашивали сопатку дверью. Из проема выплывает грязное плотное облако, половину парковки заволакивает вонючей склизкой пеленой.

– Да ты… да я чуть на хрен… смотреть надо, когда двери открывают… – лепечет Уве.

– Совсем сдурел? Ты чем тут занимаешься? – огрызается соседка, удивленно глядит на заведенный «сааб», на струйки выхлопов, растекающиеся над полом из пластмассовой кишки.