Фредрик Бакман - Вторая жизнь Уве

Уве погромче хлопает дверью: авось котяра удерет. Напугал тоже: кот и не думает убегать. Сидит себе в снегу да пузо лижет. Хоть бы хны. Очень не по нраву Уве эта кошачья безбоязненность. Уве качает головой: широко расставив ноги, становится перед ним, точно спрашивая: «Это как же понимать, а?» Кошак задирает головешку, смотрит нахально. Уве замахивается на него. Кот ни с места.

– Это частная территория, слышь, ты! – уведомляет Уве.

На кошака и эти слова не действуют. Тут уж Уве, не стерпев, с ноги запускает в него шлепанцем с деревянной подошвой. Впоследствии он вряд ли смог бы поручиться, что сделал это не нарочно. Жена бы убила, если б увидела.

Ну да не важно. Кошак все одно не реагирует. Шлепанец дугой пролетает в полутора метрах левее кота и, мягко стукнувшись о стену сарая, падает в снег. Кот равнодушно смотрит то на шлепанец, то на Уве. Испуга нет и в помине. В конце концов делает одолжение: поднимается и нехотя трусит, скрываясь за углом сарая.

Уве босиком идет по снегу за шлепанцем. Смотрит на него с укоризной: ну как же ты так промазал! Потом собирается с духом и отправляется на обход. Да, ты нынче собрался помереть, но это еще не повод дать разгуляться вандалам.

Уве дергает ручки гаражных ворот, бьет мыском шлепанца по столбам с предупреждениями, переписывает номера машин на гостевой стоянке, осматривает мусорные баки.

На обратном пути пробирается по снегу к сараю, открывает. Внутри пахнет уайт-спиритом и плесенью, как и должно пахнуть в порядочном сарае. Уве перелезает через штабель летней резины для «сааба», отодвигает банки с нерассортированными саморезами. Бочком протискивается мимо верстака, стараясь не задеть банки с олифой, из которых торчат кисти. Убирает в сторону баллонник, выдергивает совковую лопату. Примеряется к ней, как, верно, богатырь прикидывал бы вес двуручного меча. Стоит в тишине, придирчиво разглядывает.

Одно он знает точно: дальше так жить нельзя. Работал себе, жил правильно, экономил. Купил первый «сааб». Получил образование, диплом, прошел собеседование, устроился на приличную работу, спасибо тебе пожалуйста, болеть не болеешь, платишь налоги. Все чинно-благородно. Повстречал женщину, женился, вкалывал как бобик, дали ссуду. Купил «сааб», новую модель. Пошел в банк, взял ипотеку на пять лет, купил облюбованный женою домик – как хорошо было бы в нем деток растить. Платил проценты. Ужимался. Купил новый «сааб». Поехали в отпуск в места, где в ресторанах играет зарубежная музыка и подают красное вино, такое экзотичное, на вкус жены. А потом домой и снова на работу. И поступаешь ответственно. Живешь правильно. Все чинно-благородно.

Ремонтируешь дом. Медленно, но верно, по отверточке, собираешь солидный набор инструментов. Меняешь водосточные трубы. Обдираешь лак. Ставишь в сарае верстак, на него банки с олифой и кистями. Раз в два года, надо не надо, перекладываешь плитку у сарая. Короче, делаешь все это. Но совсем не для того, чтобы в конце концов превратиться в старпера, которому в разгар рабочего дня только и осталось, что мазать пропиткой столешницу на кухне.

Он выходит во двор с лопатой, а там, в снегу, его снова поджидает кошак. Уве выкатывает глаза: вот наглец так наглец! Стаявший снег капельками сбегает по шерсти. Хотя какая там шерсть! Меха клок, а так сплошная дрань. Ежели у кошек взаправду девять жизней, то этот огрызок свою седьмую, а то и восьмую доживает.

– Брысь, тебе говорят, – рявкает Уве.

Кот наблюдает за ним, словно экзаменует, словно вызвал на собеседование и теперь сидит за столом на месте начальника отдела кадров.

Уве зачерпывает лопатой малость снега, швыряет в кошака. Тот, отпрянув, злобно таращится. Фыркает. Чихает от снега. Поворачивается и бежит обратно за угол сарая.

Уве упирается лопатой в землю.

За четверть часа успевает расчистить площадку между домом и сараем. Работает тщательно. Выкладывает сугробы в струнку, ровняет по краям. Народ нынче разучился убирать снег. Так, разгребут кое-как, снегоотбрасывателем или еще чем. Понакидают сугробов абы как. Лишь бы проехать, будто в жизни только оно одно и важно.

Кончив дело, он ненадолго задерживается – стоит на сугробе у дорожки. Опершись на лопату, то наваливается на нее, то отпускает. Над дремлющими домами разгорается солнце. Уве, почитай, всю ночь глаз не сомкнул: все обдумывал, как ему лучше свести счеты с жизнью. Таблицы даже с диаграммами рисовал, прикидывал различные варианты. Тщательно взвесив все за и против, решил, что нынче же следует опробовать наименее неприятный вариант. Радости, конечно, тоже мало: ведь когда он задохнется, машина продолжит работать на холостом ходу и попусту сожрет прорву дорогущего бензина. Но тут уж ничего не поделаешь: с этим обстоятельством придется смириться, иначе не помрешь.

Уве относит лопату в сарай, возвращается в дом. Надевает синий костюм. Пятна на нем, конечно, останутся, провоняет, ну и ладно: жена, по крайней мере, будет довольна, что он пришел к ней при параде.

Уве завтракает, слушает радио. Моет посуду, насухо вытирает мойку. Обходит дом, перекрывает все батареи. Тушит весь свет. Проверяет: выдернул ли шнур кофеварки из розетки. Надевает синюю куртку поверх пиджака, обувает шлепки на деревянной подошве, снова идет в сарай, обратно выходит уже с толстым пластиковым шлангом, длинным, скрученным в моток. Запирает сарай, дом, дергает ручки дверей – каждую по три раза. Идет по дорожке между домами.

Слева на него вдруг выворачивает белая «шкода», Уве от неожиданности и изумления едва не плюхается в сугроб перед сараем. Несется по дорожке, грозя машине кулаком.

– Читать не умеешь, баран? – орет ей вслед.

Водитель, худощавый тип с сигареткой в руке, кажется, услыхал его. Когда «шкода» сворачивает у велосипедной стоянки, тип глядит в боковое окно, и взгляд его пересекается со взглядом Уве. Тип опускает стекло, не отводя взгляда. Надменно приподнимает бровь.

– Движение запрещено! – повторяет Уве, показывая на соответствующее предупреждение, и идет на «шкоду» с кулаками.

Водитель высовывает левую руку, лениво стряхивает пепел. В его синих глазах ни капли беспокойства. Они смотрят на Уве как на зверя в зоопарке. Без злости, с полнейшим безразличием. Точно Уве нарисованный – стер влажной тряпкой, и нет его.

– Знаки чита… – подойдя к машине, суровым голосом заводит Уве, но тип уж поднял стекло.

Уве кричит ему вслед, худощавый – ноль внимания. Машина не срывается с места, взвизгнув шинами. Нет, она равнодушно катится к гаражам, оттуда – на дорогу, словно вся жестикуляция Уве возымела не больше действия, чем помигивание неисправного уличного фонаря.

Уве останавливается, кулаки аж трясутся от негодования. Когда «шкода» скрывается из виду, он поворачивается и, чуть не спотыкаясь, устремляется по дорожке между домами. Перед домом Руне и Аниты (как пить дать, тут эта «шкода» стояла) находит два бычка. Поднимает их с земли, словно ключи к разгадке запутанного преступления.