Фредрик Бакман - Вторая жизнь Уве

– Чего?

– Уве? – повторяет она наигранно бодрым тоном, точно скаут, который, постучавшись в дом обывателя, не хочет выдать с порога, что на самом деле постучался единственно ради того, чтоб впарить ему свои печеньки.

– Мне ничего не нужно, – отвечает он и кивком указывает гостье на ворота гаража, ясно давая понять: других дверей тут нет, проваливай, милая, отсюда через ту же, в которую вошла.

А ей хоть бы хны.

– Я Лена. Журналистка. Из местной газеты. Я… – Она протягивает руку.

Уве смотрит на руку. Смотрит на журналистку.

– Мне ничего не нужно, – повторяет он.

– А? – не понимает она.

– Ну, вы ж на газету подписать меня хотите. Мне не надо.

Она в изумлении:

– Да… То есть нет… Не подписать. Написать. Я журналистка, – нарочито выговаривает она каждый слог, налегая на согласные – избитый приемчик журналистов, которые почему-то думают, что если другой человек не понял их с первого раза, то лишь потому, что плохо слышит.

– Понятно, но мне все равно ничего не надо, – отвечает Уве, выставляя ее наружу.

– Но мне надо поговорить с вами, Уве! – упирается она, пытаясь протиснуться внутрь.

Уве отмахивается обеими руками. Как бы тряся перед ее носом невидимым дверным ковриком, чтобы спровадить.

– Вчера на станции вы спасли человека! Я пришла взять у вас интервью, – с жаром начинает она.

И хочет продолжить, как вдруг замечает, что Уве ее не слушает. Взгляд его переключается на что-то позади нее. Зрачки сузились.

– Вот сволочь! – бормочет он.

– Я хотела узнать, как вы… – пытается спросить она, но Уве уже протиснулся наружу и бросается в погоню за белой «шкодой», которая, обогнув парковку, едет в сторону домов.

Нагнав машину, Уве принимается барабанить по стеклу – женщина в очках, сидящая справа от водителя, от неожиданности подбрасывает свои папки – бумажки вываливаются ей на голову. Водитель в белой рубашке, напротив, бровью не ведет. Опускает стекло.

– Что такое? – спрашивает.

– По территории ездить запрещено, – клокочет Уве, поочередно указывая вытянутой рукой на дома, на «шкоду», на белую рубашку, на стоянку. – Для машин у нас есть с-т-о-я-н-к-а!

Белая рубашка смотрит на дома. Потом на стоянку. Потом на Уве.

– У меня есть разрешение муниципалитета подъезжать к самому дому. Так что будьте любезны отойти в сторонку.

Опешив от такой наглости, Уве растерянно ищет что ответить, но в голову не лезет ничего, кроме ругани. Белая рубашка тем временем достает из бардачка сигаретную пачку и легонько стучит ею о колено.

– Поберегитесь, будьте добры, – предупреждает он Уве.

– Да что тебе тут надо? – бросает тот в ответ.

– А это вас не касается, – отвечает чиновник в белой рубашке механическим голосом, словно автоответчик, сообщающий Уве, сколько тому еще томиться в ожидании ответа телефонного оператора.

Вытянув из пачки сигарету, чиновник сует ее в уголок рта, закуривает. Уве надсадно дышит, грудь под курткой ходит ходуном. Женщина, собрав свои папки и бумажки, поправляет очки. Белая рубашка вздыхает, смотрит на Уве как на сорванца, который никак не хочет убраться со своим скейтбордом с тротуара.

– Сами ведь знаете, зачем мы приехали. В крайний дом, чтобы пристроить Руне.

Рука, просунувшись в окошко, стряхивает пепел о зеркало «шкоды».

– Пристроить? – переспрашивает Уве.

– Ну да, – равнодушно кивает белая рубашка.

– А как же Анита, вдруг она против? – фыркает Уве, стукнув указательным пальцем по крыше машины.

Покосившись на сидящую справа женщину в очках, белая рубашка снисходительно ухмыляется. Поворачивается к Уве и поясняет медленно-медленно. Как для тупых.

– Это не Анита решает. А комиссия.

Дыхание перехватывает все сильнее. Сердце бьется уже где-то в горле.

– Я вас не пущу, на машине нельзя, – рычит Уве сквозь стиснутые зубы.

Кулаки к бою. В голосе сталь. Но человек в белой рубашке невозмутим. Спокойно гасит сигаретку о лакированный бок машины, кидает бычок на землю.

Словно все, что сказал сейчас Уве, – это несвязный лепет старого маразматика.

– Интересно, как же это вы меня не пустите? А, Уве? – спрашивает чинуша наконец.

Имя, сорвавшись с его уст, ударяет Уве под дых. Уве скрючивается вопросительным знаком, разинув рот и блуждая взглядом по капоту.

– Откуда ты знаешь, как меня звать?

– Да я много чего про вас знаю, – говорит чинуша.

Уве едва успевает убрать ногу из-под колес – резко тронувшись, «шкода» продолжает путь в сторону домов.

– Это кто такой? – спрашивает журналистка в «аляске» у него за спиной.

Уве оборачивается.

– А ты откуда знаешь, как меня зовут? – подступает он к ней, требуя немедленного ответа.

Та, попятившись и убрав прядь со лба, неотрывно смотрит на сжатые кулаки.

– Я в местной газете работаю… Мы беседовали с людьми, которые были на перроне, когда вы спасли того мужчину…

– Как ты узнала мое имя? – Голос Уве дрожит от гнева.

– Вы заплатили за билет банковской карточкой. По кассовому чеку я пробила ваши реквизиты, – отвечает она, попятившись еще на шаг.

– А он!!! ОН как узнал мое имя? – ревет Уве, махнув туда, куда укатила «шкода». Жилы на лбу его вздуваются, точно черви под барабанной шкурой.

– Я… Я не знаю, – лепечет она.

Уве яростно сопит и буравит ее взглядом. Словно пытается поймать на лжи.

– Понятия не имею, я его вообще впервые вижу, – клянется она.

Уве еще суровее сверлит ее взглядом. Наконец сухо кивает. Развернувшись, шагает к своему дому. Она зовет его, он не отзывается. Следом за ним в дом вбегает кошак. Уве закрывает дверь. Тем временем на краю улицы чиновник в белой рубашке и женщина в очках на носу и с папками в руках звонят в двери Аниты и Руне.

Уве опускается на табуретку в прихожей. Его трясет. Отвык, подзабыл он это чувство. Обиды. Унижения. Беспомощности. Бессмысленности борьбы с людьми с белых рубашках.

Они вернулись. Их тут не было с тех пор, как он привез из Испании Соню. После аварии.

Ехать автобусом – это, разумеется, была ее идея. Уве вообще не понимал, зачем ей это нужно. Раз уж приспичило тащиться куда-то, могли бы поехать на «саабе». Однако Соня так настаивала, что на автобусе «так романтично», стало быть, это ужасно важно для нее, смекнул Уве. Ну, автобусом так автобусом. И плевать, что у них там в Испании, похоже, все сплошь шепелявые, знай играют иностранную музыку по ресторанам да заваливаются спать среди бела дня. А еще, пока ехали туда, народ в автобусе как сел спозаранку, так давай накачивать себя пивом – шапито на выезде, да и только.