Мэтью Арлидж - Вышел месяц из тумана…

В детстве у Хелен было не так уж много любимых мест. Наведя справки, она выяснила, что в скором времени планируется снос Чатем-тауэра, и решила первым делом съездить туда. С учетом modus operandi Сюзанны это место было идеальным. Примечательно, что она по-прежнему думала о ней как о Сюзанне, называя ее не настоящим именем, словно пыталась избавиться от болезненных ассоциаций. Сама Хелен давно привыкла к новому имени. Она взяла себе фамилию Грейс потому, что в этом слове ей слышался искупительный смысл [3] От англ. grace – прощение, милосердие. , а Хелен звали ее бабушку по материнской линии. Назови ее кто-нибудь сейчас именем, данным при рождении, она не испытала бы ничего, кроме душевного дискомфорта.

Хелен вдруг сообразила, что выжимает под сотню миль в час, и сбросила скорость. Нужно успокоиться. Она не имела ни малейшего представления о том, чем все закончится, но понимала, что ей в любом случае понадобится трезвая голова, чтобы завершить игру на своих условиях.

Она слишком долго отрицала очевидное, упорно отвергая мысль, что ее родная сестра может иметь отношение к этим убийствам. Они не виделись больше двадцати пяти лет, о чем Хелен ничуть не сожалела. Как говорится, с глаз долой – из сердца вон. Но, когда она прочитала отчет криминалистов об осмотре дома Сэнди Мортена, дальше прятаться от реальности стало невозможно. Криминалисты обнаружили образец ДНК, правда, подпорченный – что-то сродни фрагменту отпечатка пальца. Тем не менее им удалось кое-что из него извлечь, но, поскольку он по многим параметрам совпал с ДНК Хелен Грейс, они решили, что отпечаток ее. И списали находку в «пассив» – не станешь же каждый раз затевать разбирательство, если кто-то из полицейских по неосторожности наследил на месте преступления. Проблема заключалась в том, что Хелен никогда не бывала в доме Сэнди Мортена. Это обстоятельство почему-то упустили из виду все. Только не Хелен. Оно подтвердило ее худшие опасения.

Она катила по убогим предместьям Южного Лондона. Вскоре на горизонте показался Чатем-тауэр. Когда в шестидесятые возводили этот квартал, предполагалось, что он будет олицетворять собой новую Утопию, но сейчас, по прошествии времени, большая часть зданий шла под снос. Мечта не осуществилась. В охранном агентстве «Стрела», отвечавшем за безопасность объекта, о приезде Хелен знали, но ей все равно пришлось ждать, пока принесут ключи. Пока ворчливый охранник отпирал деревянные ворота, Хелен в шутку поинтересовалась, много ли дыр у них в заборе. Ни одной, уверил ее охранник – детишкам, мол, больше нравится развлекаться в местном торговом центре, чем таскаться в такую даль, – но Хелен на всякий случай обошла по периметру ограждение. Не найдя ни одного пролома, она согласилась, что объект защищен надежно, и они прошли внутрь здания. Правда, оставалась вероятность того, что кто-то догадается перебраться через забор с помощью лестницы…

Лифт не работал, поэтому на одиннадцатый этаж поднимались пешком; Хелен шла впереди, ее спутник тащился следом. Хелен сама не заметила, как очутилась перед квартирой 112. Пока охранник осматривал, на запоре ли дверь, она оперлась рукой о стену. Дверь оказалась не заперта и распахнулась от первого же прикосновения. Охранник уже сделал шаг, когда Хелен его остановила:

– Подождите снаружи.

Он посмотрел на нее с удивлением, но уступил:

– Как скажете.

Ничего больше не говоря, Хелен переступила через порог и растворилась в царящем внутри мраке.

– Мы должны выстоять, Марк. Сохраним силы, будем держаться вместе – она не победит.

Он кивнул.

– Ей нас не сломить. Я не позволю, – сказала Чарли.

Поддерживаемый Чарли, Марк с трудом поднялся на ноги, и они вместе обследовали помещение. Если они в больнице, то их едва ли кто-то услышит. Муниципальный совет вот уже несколько лет пытался впарить застройщикам землю под зданием, но безуспешно. Так оно и стояло на городской окраине, понемногу разрушаясь. Их окружали бетонные стены. Окон не было. Дверь, судя по виду, недавно старательно укрепили – на фоне остального обветшания она выглядела новехонькой. Они попытались снять ее с петель, но поняли, что без инструментов это невозможно. Если только попробовать ослабить…

Забыв о раненой голове и духоте, Марк занялся петлями, а Чарли принялась колотить в дверь кулаками. Она била и била, крича во все горло, взывая о помощи. Поднятый ею шум разбудил бы и мертвого – жаль, что никто ничего не слышал.

От пола поднимались клубы пыли, окутывая обоих, проникая в уши, глаза, горло. У Чарли уже начал срываться голос, но она не сдавалась. Они продолжали штурмовать дверь, подбадривая друг друга, но после часа тщетных усилий повалились на пол, совершенно изможденные.

Чарли приказала себе не плакать. Они застряли в наихудшем из возможных кошмаров, но не должны падать духом. Только в этом случае остается хоть какой-то шанс на спасение.

– Помнишь Энди Фаундлинга? – спросила Чарли с напускной беззаботностью, плохо сочетавшейся с охрипшим голосом.

– Конечно. – На лице Марка отразилось замешательство.

– Он выдвинул иск против полиции Гемпшира. Утверждает, что стал жертвой сексуального домогательства со стороны женщин-полицейских.

Марк хрипло хохотнул в ответ. Энди по прозвищу Шаловливые Ручонки, сержант портсмутского отделения, пользовался репутацией записного ловеласа, не дававшего прохода женщинам-офицерам, особенно молоденьким. Чарли продолжала болтать, пересказывая Марку последние сплетни, и, хотя ему хотелось уснуть, он охотно поддержал ее игру, не хуже напарницы понимая, что они должны гнать от себя отчаяние.

Они по очереди травили байки, и ни один не обмолвился о лежащем между ними на полу револьвере.

Я была уверена, что они проснутся и не дадут мне позабавиться, но семь пинт сидра – это вам не шутка. Папаша всегда был не дурак выпить – пиво, сидр, в общем, все, что горит, – да и мать от него не отставала. Выпивка затуманивала мозги и помогала сносить побои. Протрезвей она хоть на неделю, сразу увидела бы, в какой помойной яме живет, и сунула бы голову в духовку. В некотором смысле мне даже жаль, что она этого не сделала. Мысленно я перебрала десятки способов. В мечтах я всегда использовала нож. Мне нравилось представлять, как из перерезанных артерий хлещет, заливая стены, кровь, но осуществить этот план наяву мне не хватало смелости. Я боялась, что все испорчу. Ударю недостаточно сильно, промажу, попаду мимо артерии. Когда настанет час, я должна действовать безошибочно, иначе я – труп. Ублюдок тоже выжидал – одному богу известно, что он собирался со мной сделать, – поэтому моя задача – подготовиться и нанести удар первой.