Владимир Романовский - Леротикь

– Ее.

– Да. Ты увидишь ее в другом свете. Она хороша, конечно. У нее много достоинств. Но ты не видел ее целиком, ты не знаешь. Ты увидишь. А теперь иди. Пожалуйста.

Музыкант выпил залпом и кивнул бармену. Стакан наполнили снова. Бармен подозрительно посмотрел на клиента, но ничего не сказал. В клубном баре пусто: время раннее. Несколько посетителей наличествовали в просторных холлах, ходили и безучастно рассматривали портреты на стенах. Обменивались бессмысленными комментариями.

Законного мужа трудно просто списать со счетов.

Солидное клубное затишье нарушилось появлением Хелен.

Она вошла в компании пестрой свиты, состоящей из лихо выглядящих молодых людей в ярких пиджаках, а также смелого вида и среднего возраста женщин в кокетливых платьях. Музыканту мать его любовницы совершенно не нравилась. Вместо того, чтобы наслаждаться собственной бесполезностью и сидеть тихо, она вечно встревала, куда не надо, вмешивалась, давала возмутительные советы, притворялась невинной и благожелательной, задавала бестактные вопросы, и вообще всем мешала. Завидев Музыканта у бара … проигнорировав очевидное – человек хочет побыть один – она прогарцевала в его направлении, отставив своих пажей и фрейлин на произвол судьбы. Взобралась на стул рядом с ним.

– Привет, – сказала она, благожелательно улыбаясь.

– Да, привет, – ответил он резко, чуть не повернувшись к ней спиной. Но не повернулся.

– Ты чем-то озабочен.

– Да.

– Тебе нужно научиться расслабляться. Развеселись.

– Нет причин для веселья.

– Ну как же нет. Жизнь твоя прекрасна, как вообще любая жизнь. Какие тебе еще нужны причины?

– Она была бы еще более прекрасной, если бы некоторые люди в нее не встревали.

Хелен проявила терпение.

– Не сердись, не сердись. А ты когда к нам придешь наконец? На рояле поиграть? Последний раз ты развлекал нас … я даже не помню … очень давно. Вот и развеселишься.

Бармен приблизился, чтобы снова наполнить стакан Музыканта.

– Никто не умеет так развлекать публику, – сказал Музыкант, – как старик Уолш. Прямо миссия такая в жизни, всех развлекать. Постоянно.

– Действительно. Ты заметил, да?

Подобие юмора. Как трогательно.

– Да, – сказал Музыкант мрачно. – Заметил. Что ж. Это справедливо. Кто я такой, чтобы отбирать у него жену.

– А, вот оно в чем дело, – Хелен сочувственно дотронулась до его плеча. – Нет, это никуда не годится. Это нельзя, дорогой мой. Уж извини.

– Да.

– Он ведь человек выдающийся.

– Денег много.

– Ну, по правде сказать, да.

– Я не хочу по правде, – сказал Музыкант устало. – Я хочу чтобы он оставил ее … нас … в покое.

– А он так и делает в основном.

– Не в этот раз.

– А не нужно было его провоцировать. Ничего, думаю, он придет в себя. Он очень отходчивый. Вот увидишь, все образуется.

Ирония, сарказм, даже оскорбления – как об стенку все разбивается. Теплые ноты в ее голосе звучали так естественно, что не знавший ее вполне мог принять все это за искренность. Музыкант резко повернулся к ней. Она улыбнулась светской улыбкой.

– Он сказал, что я могу ее забрать себе.

– Это он не всерьез, – сказала Хелен успокаивающе.

– Всерьез. Я ее забираю, но дети остаются у него.

– Что ж. Это ведь справедливо, не так ли?

Поерзав на стуле, устроившись поудобнее, выпрямив спину, она смотрела на него благосклонно. Порода. Ничего не скажешь. Такому не научишь – это от рождения дается – ничего человека в этой жизни не волнует.

– Он получит все права на детей, и она их больше не увидит. Он сказал что ему все равно, как он эти права получит – через суд или по договору, и пусть она сама решит…

– Конечно по договору лучше. Какой еще суд! Ничего хорошего в скандалах нет.

– Он действительно намерен сделать все, что он сказал.

– Да. Это жестоко, я понимаю, но ведь он прав, дорогой мой.

– Хелен! Это убьет твою дочь. Понимаешь?

– Не преувеличивай. Впрочем, ты ведь человек искусства. Люди творческие склонны к преувеличениям. Ничего страшного. Она привыкнет. Некоторое время, правда, она будет переживать. Но это пройдет.

Музыкант вдруг подумал, что … Глядя с любопытством на Хелен, он вытащил портсигар, открыл и предложил ей. Она вежливо отказалась.

– Конечно же, – сказал он небрежно, закуривая, – он и деньги все заберет. Вообще все.

Прошло некоторое время прежде чем Хелен сообразила, что сие означает.

– Прости, как? – спросила она.

– Вложения, акции, наличные, недвижимость. Всё.

Своих денег у Хелен и ее дочери не было. Муж Хелен никогда не был богат. Хелен слегка побледнела.

– Все заберет, – настаивал Музыкант. – Ну, может какие-то драгоценности тебе оставит.

– Ты шутишь, – сказала Хелен машинально.

Некоторая степень растерянности проявилась в ее чертах, они стали почти человеческими.

– Мне очень жаль, – сказал Музыкант. – У меня доход небольшой, а рассчитывать на то, что мой отец будет содержать … нас всех … не приходится. – Он помолчал, а затем добавил с комической торжественностью, – Нужно будет многим пожертвовать.

– Не может быть, – пробормотала она, не глядя на него.

– И тем не менее это так, – заверил он ее, сохраняя серьезное выражение лица. – Не переживай. Я сниму однокомнатную конуру в Уильямсбурге, это за речкой, в Бруклине. Там живут люди, которые тебе всегда нравились – художники, поэты, беззаботная богемная толпа. Наконец-то у тебя появится возможность влюбиться в голодающего художника или страждущего поэта. Будешь вязать свитера и продавать цветы, чтобы свести концы с концами, а вечерами будешь делиться романтическими мечтаниями с предметом своей любви, за скудным ужином, состоящим из натурального салата и сухарей. А когда он умрет от чрезмерной дозы наркотиков, твой портрет, им нарисованный, заметит представитель Галереи Тейта. После чего все остальные его картины будут раскуплены за огромные деньги лучшими музеями мира.

– Помолчи, – сказала она. – Помолчи.

Молчали они целых две минуты – он, глубоко затягиваясь сигаретным дымом и следя за выражением ее лица, она – напряженно пытаясь упорядочить мысли.

– Твой доход … – сказала она. – Твой … доход как исполнителя … он…

– Ты хочешь спросить, не станет ли он в скором времени достаточным, чтобы мы втроем могли сохранить сегодняшний уровень жизни. Вряд ли.

– Ужасно, – сказала она убежденно. – Дай мне сигарету.

Он соскользнул со стула.

– Мне пора. До свидания.

Придя домой, он некоторое время пытался себя занять. Попробовал читать, но не мог прочесть больше страницы. Порассматривал партитуру какой-то сонаты Шопена. Ничего не выходило – внимание не фокусировалось ни на чем.

Музыкант открыл ящик стола. Пистолет призывно заблестел.