Владимир Романовский - Леротикь

– Ну, извини, – сказал он. – Не мечись так. Это ужасно действует на нервы.

– Посмотри на меня! Неужели я выгляжу как женщина, способная убить? Когда ж ты наконец повзрослеешь!

Она покачала головой. Встав, она схватила бутылку с серебряного подноса и налила в стакан до половины. Пригубила. Живая Легенда съел еще орех.

– Я не желаю ни в чем быть замешанной, – сказала Хелен сердито. – У меня нет времени на все это блядство. Что мне действительно нужно – хорошее алиби.

Спокойно глядя на нее и никак не показывая – хочет ли он, чтобы она продолжала говорить, или убралась бы вон из номера, из отеля, из его жизни, Живая Легенда съел еще один орех.

– Мне нужно, чтобы ты им сказал, если тебя спросят … только если спросят, понимаешь? … не нужно самому говорить, если не просят … Ты должен им сказать, что я провела ту ночь с тобой.

Он не ответил. Она поставила стакан на стойку мини-бара, подошла, села рядом с ним и даже заютилась слегка, задвигалась, прижимаясь к его плечу.

– Сделаешь? Ради меня? Ну, вроде, как одолжение? Тебе они поверят, это точно.

– Хорошо, – сказал он без энтузиазма. – Это какую же ночь ты со мной провела?

– Что-что?

– Ты сказала что провела со мной ту ночь. Какую именно ночь?

Она закатила глаза. Затем терпеливо повторила:

– Ночь, когда убили моего зятя.

– Ага.

Он медленно кивнул, раздумывая.

– Где ты был в ту ночь? – спросила Хелен.

– Я не помню.

– В Калифорнии?

– Хмм. Нет.

– В Пенсильвании?

– Может быть.

– Нужно знать точно.

– Ага.

Он съел еще орех. Она погладила его по плечу.

– Как дочь? – спросила она.

– В порядке.

– Так ты запомнишь? Я была с тобой. В Пенсильвании.

– Да.

– И у нас был секс.

Он нахмурился.

– Разве?

– Нет. Но ты скажешь им, что был. Если тебя спросят. Не возражаешь?

– Сузуки может обидеться.

– Что еще за Сузуки?

– Женщина, с которой я нынче сплю.

– Н-да … – Хелен встала и опять схватилась за голову. – Как можно спать с женщиной, которую зовут Сузуки, скажи мне?

– На самом деле у нее другое имя, – объяснил он. – Я не помню, как ее на самом деле зовут. Она японка. Я зову ее Сузуки, потому что это мой любимый персонаж.

– Черт знает, что такое…

Она решила, что будет очень терпелива. В течении следующего часа они выяснили что, оказывается, в ночь, о которой шла речь он все-таки был один. Затем они условились, что он скажет, если его спросят, что привез он ее на свое ранчо и провел с нею ночь, а потом, утром, доставил ее на станцию и посадил в поезд.

– Что это еще за глупости? – Роберт Кинг удивленно посмотрел на начальника, когда они закончили прослушивание записи.

– Думаешь, глупости? – начальник – толстый, лысеющий, очень запущенный в смысле физической подготовки, откинулся в кресле и посмотрел на подчиненного недружелюбно.

– Ну, а что же. Японцы?

– Все-таки мы в какой-то мере ответственны за то, что у них происходит…

– А что у них происходит?

– Ну, там, экономика…

– А Уолш при чем?

– Уолш – это наша экономика.

– Вы знаете что-нибудь об экономике, сэр?

– Как насчет уважения к начальству, Инспектор Кинг?

– Абсурд. Цирк.

– Франк говорил специально для нас, Роберт. Подлая рептилия. Устроил шоу специально, чтоб дать нам знать. А с другой стороны для Живой Легенды никакой выгоды нет.

– Он идиот.

– Не скажи, Роберт. Не следует быть таким нетерпимым. Я вырос на его фильмах. Он – гений.

У Кинга непроизвольно отвисла челюсть. На какое-то время он потерял дар речи.

– Фильмах?

– Что ж тут такого. Да, люблю его фильмы.

– Ну, хорошо, – сказал Кинг. – Ну, допустим, это был какой-то японский … черт его знает … конгломерат, департамент, или корпорация. Что нам теперь делать?

Начальник пожал плечами.

– Это не в нашей юрисдикции. Пусть Темненькие занимаются.

– Не понял.

– Это их дело. Темненьких. Может, они кого-нибудь убьют в Токио, в отместку. Или вообще оставят все это на усмотрение корпораций. Пусть корпорации разберутся и примут такие меры, какие посчитают нужными. Пусть продадут япошкам еще одну кинокомпанию, или чего там. Какая разница.

– А что с данными, которые я для вас достал? Слушайте, я ведь несколько дней собирал материалы. Вы что, хотите сказать, что Музыкального Человека нужно … отпустить? В смысле – вообще не трогать? Немыслимо!

– Это что, личные счеты, Роберт? Ты лично что-то имеешь против Музыкального Человека?

– Он подонок.

– Слушай, Инспектор, – сказал начальник. – Если тебе требуются, в связи с нервным напряжением, несколько сеансов терапии за счет Бюро, так и скажи. Или, может, тебе в отпуск нужно. Но мы делаем только то, за что нам платят. А платят нам налогоплательщики. Запамятовал? Нет, нет, пожалуйста, дослушай. Даже когда мы склонны делать больше, чем нам положено, мы все равно не имеем право хватать человека просто потому, что кто-то из наших парней считает его подонком. Наручников не хватит! Нужно будет из Хонг Конга выписывать новые. Оставь Музыкального Человека в покое. Дело против него закроют на этой неделе. Если тебе непременно нужно кого-то допросить, допроси тещу. Я бы так и поступил бы на твоем месте, Роберт. Я их терпеть не могу, этих богатых-бедных дамочек. Гадина желает заполучить алиби. Это автоматически помещает ее в категорию подозреваемых. От ранчо Живой Легенды до ближайшей железнодорожной ветки сто миль. И в то утро поезда вообще не ходили.

Кинг отмахнулся.

– Именно, – подтвердил начальник. – Дама просто запаниковала. Она здесь не при чем, и Музыкальный Человек тоже не при чем.

– Это он, уверяю вас. Это он! Почему бы вам не послушать меня хоть раз? Почему вы вообще никого никогда не слушаете?

– Если не будешь мне докучать, я тебя выслушаю.

– Музыкальный Человек – убийца.

– Ты мне докучаешь.

– Я должен его допросить.

– Вот что, Роберт. Иди домой – ты свободен на сегодня. Развейся. И не сверкай так глазами по моему адресу, я-то уж точно к этому убийству не причастен.

Обмен мнениями у Инспектора Кинга и Музыканта произошел в баре, оформленном под экслюзивный клуб, на Ист Сайде. Разговор был неформальный и короткий. Каждый раз при упоминании Вдовы Уолш Музыкант сбивал инспектора странным способом – инкриминируя самого себя. Кинг оставался спокойным до того момента, когда Музыкант заявил вдруг со всей серьезностью, что он вообще не музыкант. Совсем. Ничего не знает о музыке и ничего в ней не понимает. Это было так неожиданно, что Кинг, раздосадованный и раздраженный, упомянул имя, под которым музыкант выступал на публике.

– Никогда такого имени я не слышал, – подозреваемый очень убедительно пожал плечами. – Я? Выступаю под псевдонимом? Как-то странно даже.