Клаудия Голд - От разногласий к близости. Почему взлеты и падения – ключ к лучшим отношениям

нестыковкой , или сбоем . Выслушивая истории родителей, я видела, что они начинают понимать собственные чувства, мешающие разглядеть «истинное я» своих детей, – часто это был целый клубок эмоций: стыд, гнев, горе. Теперь я не спешила ставить диагноз и назначать лечение, зато научилась с интересом слушать родителей и задавать побуждающие к размышлениям вопросы, например: «Как протекала ваша беременность?», «Как ваш ребенок вел себя в младенчестве?», «Не напоминает ли он своим поведением кого-то из членов семьи?» Когда родителей таким образом приглашают к разговору, они раскрываются и без стеснения рассказывают свои истории. Помня уроки, полученные от Винникотта, я выслушивала их, чтобы потом вместе понять смысл проблемного поведения детей. Что ребенок пытается сообщить нам таким поведением? Каким образом распознать его сигналы? И как только нам удавалось достичь того драгоценного мига, когда в семье восстанавливался контакт, во взаимоотношениях и поведении ребенка происходили разительные перемены. Именно так и случилось с Алексом и его семьей.

Через несколько минут после начала второй встречи мама Алекса, расстроенная какой-то репликой мужа, выбежала из кабинета. Рик не обратил на это внимания и разразился речью, сплошь состоявшей из жалоб на сына: «Лентяй… Никого не слушает… Не думает ни о ком, кроме себя…» Желая проверить свои впечатления от реакции Рика на неприятности, а также стараясь уберечь Алекса от отцовского гнева, я поспешила перевести разговор на другую тему и стала расспрашивать Рика о его делах. Чем он занимается на работе? Когда обычно возвращается домой? Сколько времени проводит в кругу семьи? Получив возможность рассказать о себе, Рик успокоился. Я умолкла, и начался откровенный разговор. Поскольку я просто слушала, а не задавала вопросы в соответствии со шкалой оценки СДВГ, отец и сын расслабились, их позы больше не выражали напряженности и гнева. Они впервые смотрели друг на друга. Рик, почувствовав себя увереннее, больше не нападал на Алекса; он смог признаться в том, как его мучает увеличивающийся разрыв между членами семьи, каким беспомощным он себя чувствует, пытаясь найти контакт с подросшим сыном. Алекс, в свою очередь, с тоской, но и с облегчением от того, что может наконец высказаться, говорил, что его пугают родительские ссоры, предметом которых часто становится он сам. Все мысли мальчика были заняты семейным конфликтом, и поэтому он забросил школу. Теперь и я воспринимала ситуацию по-другому: передо мной раскручивалась спираль сигналов, на которые никто не обращал внимания, а между тем близкие люди теряли связь между собой. Кармен и Рик видели строптивого и ленивого сына, Алекс – постоянно недовольных им и разочарованных родителей. Его поведение становилось поводом для новых родительских ссор, и семья все глубже погружалась в пучину взаимонепонимания.

Я воздержалась от критики враждебного отношения Рика к сыну и своими вопросами продемонстрировала понимание того, что в любых сложных обстоятельствах родители любят своих детей и хотят им добра. Рик правильно воспринял мою мысль. Наше взаимодействие позволило ему иначе оценить поведение сына и, как следствие, восстановить с ним контакт.

Кармен вернулась в кабинет. Она была поражена изменившейся атмосферой. Когда мы в присутствии Алекса убедились в том, что можем доверять друг другу, я предложила супругам через несколько недель прийти уже без сына. Во время этой встречи они сообщили, что его поведение значительно улучшилось. Раньше родители считали его выходки проявлениями упрямства и выражением протеста, а теперь поняли, что такова реакция сына на напряжение в семье и стресс в школе. Они осознали, что поведение Алекса – всего лишь способ сообщить о своих чувствах и переживаниях. Кроме того, Кармен и Рик признали, что их отношения были натянутыми, однако в последнее время все потихоньку становилось на свои места. На сей раз супруги, рассказывая о том, как их радуют перемены во взаимоотношениях с сыном, смотрели друг на друга. Восстановление связи «отец – сын» дало возможность родителям Алекса возродить и свою связь. Продвижение от разрыва к восстановлению привело к положительным изменениям в семье. От меня не потребовалось особых усилий по интерпретации происходящего: я просто предоставила Кармен и Рику пространство, где они смогли спокойно поразмышлять о том, что происходит в их семье.

Во время занятий в Институте психоанализа Беркшира я открыла для себя труды других замечательных мыслителей в области психоанализа и развития ребенка. Работы и взгляды моего коллеги, психоаналитика Питера Фонаги из лондонского Центра Анны Фрейд, дали мне возможность переосмыслить собственный клинический опыт. По мнению Фонаги, способность признать, что различия между намерениями и мотивацией других людей могут отличаться от ваших – он называет эту форму социального познания ментализацией, – уходит корнями в отношения, возникшие в раннем детстве. Познакомившись с трудами Эдварда Троника, я поняла, что он предлагает научное осмысление истин, сформулированных Винникоттом в результате практического опыта.

Я узнала, что возникновение доверия – тот самый процесс, который я наблюдала у Рика и Алекса. Движение от непонимания к пониманию, то есть восстановление связи, позволяет сформировать более глубокие привязанности в социуме. Путь к доверию открылся передо мной и Риком потому, что я не осудила его вспышку, а просто приняла его опыт. В ответ отец полностью раскрепостился и сумел наконец понять сына. Мы, все трое, преодолели путь от гнева и осуждения к заинтересованному выслушиванию.

Такое развитие событий стало для меня привычным. Я заметила, что, как только мы с родителями приходим к осознанию смысла поведения ребенка, они, как правило, сами понимают, что им следует делать, и находят решение поведенческих проблем.

История с Алексом и его родителями стала для меня чем-то вроде «момента эврики» [1] Куниос Дж., Биман М. Момент эврики. Киев: Книголав, 2017. Прим. ред. , и я почувствовала острую необходимость заниматься именно семейными взаимоотношениями. В то время педиатры все чаще ставили детям диагнозы СДВГ и «биполярное расстройство». Я же путем проб и ошибок пыталась создать для семей атмосферу, в которой они могли перейти от разрыва связей к их восстановлению. Мои эксперименты были вполне конкретными. Например, я стала отводить на прием 50 минут, а не стандартные полчаса, встречалась с семьями в более комфортабельном и просторном кабинете. Было очевидно, что более длительное время приема и удобное, безопасное окружающее пространство играют очень важную роль. Кроме того, от опросов и советов я перешла к простому выслушиванию, часто устраиваясь рядом с маленькими детьми на полу. Я наблюдала, как семьи, не умеющие справиться с гневом и разобщенностью, находили пути к воссоединению, восстановлению контакта; малыши бросались в материнские объятия. Часто, наблюдая, как родные люди снова открывают для себя радость любви, я чувствовала, как на глаза наворачиваются слезы… и потом еще долго дрожали руки. Такие мгновения послужили для меня мощным стимулом поделиться своими открытиями и с родителями, и с коллегами-педиатрами. Из этого опыта родилась моя первая книга «Помня о ребенке» («Keeping Your Child in Mind»), предназначенная как родителям, так и профессионалам.

Читать дальше