Елизавета Водовозова - Царство свободного ребенка. Избранные статьи о воспитании

– Откуда, брат?

– Ходил на пасеку (пасекой называется место, где ульи; значит, медведь ходил мед красть) да подрался с мужиками (видно они его прибили), оттого и хворь прикинулась (заболел); иду к лисе лечиться.

– Ну, добро пожаловать.

Лег медведь под стогом, мурлыко на стогу, а козел с бараном у костра. Идут семь волков серых.

– Что за народ? – говорят они. – Давай пытать силу?

Козел да баран заблеяли со страху, а мурлыко такую речь повел: «Ой, не сердите нашего старшего (главного, старшего над нами), а то несдобровать. Аль не видите у него бороды? Бородою он зверей побивает, а рогами кожу снимает! (Хитрый какой кот: он хочет волков напугать козлиными рогами да бородой, точно те могут быть для них страшными. Кот потому так смело пугает их, что козел домашнее животное, значит, волки не видели его у себя в лесу и потому, не зная, что за зверь козел, могут струсить его бороды и рогов.) Лучше с честью (это кот им говорит) подойдите да попросите: хотим, дескать, поиграть с твоим меньшим братишкой, что под стогом лежит (вишь, знает, куда их отвести, а посоветуй он им поиграть с козлом, они бы, конечно, тотчас поняли, что зверь-то не больно страшный и, пожалуй, самому коту тогда плохо пришлось бы)». Волки на том козлу кланялись, обступили Мишку и стали его задирать. Он крепился, крепился да как хватит на каждую лапу по волку (ведь медведь силен; у него вся сила в лапах: хватит передними лапами разом двух, трех, а иного и задними придавит); запели волки Лазаря (жалобно затянули, завыли) да поджавши хвосты (когда звери перетрусят, так хвосты поджимают), подавай Бог ноги, побежали прочь что есть духу.

Козел да баран тем временем подхватили мурлыку и побежали в лес, да опять наткнулись на серых волков. Кот вскарабкался на самую макушку ели, а козел с бараном схватились передними ногами за еловый сук и повисли. Волки стоят под елью, зубы оскалили и воют, глядя на козла и барана. (Волкам хочется закусить). Видит кот-серый лоб, что дело плохо: стал кидать в волков еловые шишки да приговаривать: «Раз волк! Два волк! Три волк! Всего-то по волку на брата. (Это кот с хитростью высчитывает, по скольку на каждого из них достанется, а не знают того волки, что кот, баран и козел – все трое до смерти их боятся.) Я, мурлышка, давеча двух волков съел и с косточками, так еще сытехонек, а ты, большой братик (козел – старший брат: им-то волка кот и хочет больше всего напугать, потому и говорит о нем с таким почетом), давеча за медведями ходил, да не изловил, бери себе и мою долю».

Только сказал он эти речи, как козел оборвался и упал прямо рогами на волка. А мурлыко, знай, свое кричит: держи его, лови его! Тут на волков такой страх напал, что они со всех ног пустились бежать без оглядки.

Повадилась лиса таскать рыбу из садков (садки – домик на плоту, где в воде сберегают наловленную рыбу). Мужики догадались и думают, как бы изловить вора; лиса смекнула это (поняла), накрала последний раз рыбки и пошла гулять по лесу (ведь зверя не учили, как заработать себе хлеб; вот, он хочет есть и таскает, что попадется). Попадается лисе навстречу серый волк. «Что ты ешь, лисонька?» – спрашивает волк (ласково говорит, не лиса, а лисонька, думает: авось, что-нибудь выманю).

– Рыбку, куманек, – отвечает лиса.

– Да где же ты ее берешь? – Сама ловлю. – Как же ты ее ловишь? Научи ка меня. – Изволь, куманек: возьми ведро, привяжи к хвосту да и опусти в прорубь (такое место на реке, где вырублен лед, чтобы доставать воду; рыба-то и зимой плавает в реке подо льдом). Так отпусти хвост с ведром в прорубь, рыба и пойдет к тебе сама в ведро: только ты смотри, часа два посиди у проруби. Волк так и сделал, часа через два хвост-то у него и примерз к проруби, так что он, как ни бился, не мог его оторвать. Поутру пришли мужики и убили волка. Вот какая хитрая лиса, подвела-таки волка!

Жили были старик да старуха, а у них две дочери. Старшую, свою падчерицу (значит не родная была, не ее дочь, а старика), старуха не любила, все ее журила (бранила): «Экая ленивица! Экая неряха!» (Будто та ничего хорошенько не умела делать, все пачкала, бросала.) А Надя была золото– девушка: и скотинку поила, кормила, дрова и воду в избу таскала, и все выметет, приберет еще до свету. (Значит, все еще спят в доме, а она уже работает). Вот злая мачеха и говорит: «Пора, старик, выдавать дочерей замуж!» (Это она нарочно так придумала, чтобы обмануть старика.) «Снаряжай-ка Надю, да вези ее в бор (в лес), к большой сосне: я посватала ее за Морозко». «Что ты? В уме ли?» – крикнул старик. «А что? Чем не жених? Вишь, у него богатство! Сосны в пуху да в серебре; на воде дворцы стеклянные, гляди, как сияют на солнце». (Что же это за дворцы, за богатство у Морозка? Это снег на соснах, что так блестит, серебрится на солнце; это лед на реке, будто стекло. Ведь когда сосны в снегу, на солнце лес кажется белым, будто серебряным, а ледяные сосульки, что висят с ветвей, похожи на стекло, на хрусталь. Так бывает зимой. И жених с этим богатством, со снегом да льдом будет просто мороз. Оттого и удивился старик, как это выдать дочку за мороз, кажется ему, что хочет злая баба загубить его дочку. Да хитро она задумала: дескать, не губить хочу, а выдать за богатого человека!).

Поплакал старик, плохо перечить (спорить) злой бабе: нечего делать, повез Надю в лес и оставил одну у сосны. Дрожит бедняжка Надя, даже зубы стучат от холоду. Вдруг она слышит: мороз красный нос близехонько на елке потрескивает, с елки на елку поскакивает да пощелкивает (баба налгала, а мороз и по правде, как живой, вышел – с красным носом: от холоду нос и щеки краснеют; потрескивает, поскакивает – точно хозяин в лесу похаживает, – ведь от холода деревья трескаются). Глядь, он уже на сосне, у которой сидела девица, и спрашивает ее сверху: «Тепло ли тебе, девица? Тепло ли тебе, красная?» Надя отвечает: «Тепло, тепло, батюшка Морозушко». Мороз стал ниже спускаться (значит – мороз и холод все ближе подходят к девице, и она все больше мерзнет), трещит да все говорит: «Тепло ли тебе, лапушка?» – «Ой, тепло, голубчик, Морозушко!» – повторяет Надя, а у самой дух захватывает. Тут Морозко взглянул на нее с лаской, одел ее богатой шубой, дорогой фатой (покрывалом), принес ей короб с подарками. (Зачем же это Надя все говорила: «Тепло мне, тепло, голубчик»? А это она была такая добрая, терпелива да ласковая. Ты, может быть, удивляешься, отчего Морозко не заморозил Надю? Неужели он не поступил с нею так, как с другими, из-за ласкового слова? А вот подумай: Морозко жил всегда один в лесу; конечно, ему не приходилось ни от кого слышать ласкового слова, потому что он ведь Мороз – знобит, холодит, никому не дает спуску. Ну, а Надя приласкала его даже в то время, когда самой жутко приходилось. Когда он ее спрашивал, тепло ли ей, она не стала его бранить, не сказала ему: «Злой, скверный!» – и он вправду стал добрым. Понимаешь ли? Часто человек бывает дурным только потому, что ни от кого не слышит доброго слова, не знает ласки.)