Ольга Костылева - Голос крови (сборник)

Два сердца сочиняли…

– Изыди, нечистый!

Смех – тихий, задорный.

– Оля, Олюшка… Наивная девочка. Ты же искала меня, зачем же удивляться, что я пришел на твой зов? – сладко тянет он.

– Кто ты?

Опять смех. Мужчина замирает и даже запрокидывает голову, чтобы насладиться своим весельем.

– А кто я, по-твоему?

– Не знаю! – кричит она.

– У тебя ведь есть догадки?

– Ты проколол восемнадцатилетней девочке горло!

– Проколол? Какие глупости! Зачем мне это, не пойму?! Это занятие для глупых детишек или маньяка, который окончательно съехал с катушек. А я знаю цену женской крови. Я не пролью ее ни капли понапрасну, – то ли поет, то ли говорит он.

– Кто ты?

– Это ты мне скажи, кто я? – теперь его тон серьезен. Он уже не шутит и не смеется.

– Ты зло. Ты нечисть. Ты нежить!

– Фу, как грубо! – отплёвывается он брезгливо. – Нежить. Зло… Зло – это очень глобальный масштаб. Я – скорее мелкий пакостник в масштабах вселенной.

– Вампир.

– Во-о-от! – протягивает он довольно. – Уже ближе.

Истерически вскрикнув, женщина круто разворачивается и со всех ног бросается наутек. Она несется так, что от собственной скорости у нее начинают слезиться глаза. В груди печет невыносимо. Вскоре ломается один, а затем и другой каблук. Но она мчится, и даже мысль о том, что бы остановиться, приводит ее в невероятный ужас.

Крыльцо. Подъезд. Дом. Дверь, лестница, площадка, лестница, дверь. Наконец-то дома…

– Ай-яй-яй! Кто же от вампиров пешком бегает?

Вскрик. Вспышка яркого света – и темнота перед глазами…

Собственная голова стала невыносимой тяжестью. Ольга морщится, силясь подняться на слабых руках. Странный дурман владеет ее телом. Глаза не открываются, а в голове навязчиво звучит невыносимо томительная песня. Она успокаивает настолько, что ей снова хочется спать.

– Не пой больше, – сипло просит она.

– Как скажешь, моя сладкая.

Резкий толчок от постели, и глаза женщины распахиваются. Картинка перед ними плывет и, наконец, обретает в темноте четкий мужской контур.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Что… ты тут делаешь? – выдыхает она, ужасаясь.

– Чай пью, – невозмутимо отвечает он. – Разве не видно?

Видно очень плохо. Но он и правда сидит в непринужденной позе на стуле возле ее дивана и что-то пьет. Она молит небо о том, чтобы это действительно был чай.

– Я спросила, что ты делаешь в моем доме? Я тебя сюда не приглашала! – строго цедит она сквозь зубы.

– Это только в кино нас нужно приглашать. В жизни мы и без приглашения прекрасно справляемся.

– Включи свет! – хватаясь за горло, требует она.

– Я не пробовал. Про «сладкую», это я так, чисто гипотетически…

Он спокоен, даже слишком расслаблен, весело настроен и расположен к общению.

– Что ты со мной сделал? – требовательно спрашивает она.

– Слегка оглушил. Все пройдет, обещаю.

– Зачем ты сюда пришел?

– Я же не мог тебя бросить одну! – удивляется он.

– А зачем ты меня по голове бил? Зачем шел за мной?

– Я чая хотел, а ты явно не была настроена меня им угощать, – он безмятежно разводит руками.

– А пить тебе хотелось – до смерти!

Ее едкий сарказм и раздражение мало его трогают.

– На твое счастье, нет, – усмехается он, и она даже во тьме видит, как опасно сверкают его зубы.

– Включи свет!

– Хочешь меня увидеть? – понимает он.

– Да.

– Тогда позволь вопрос. Ты предпочитаешь блондинов или брюнетов?

– Без разницы, – сухо отвечает она.

– Значит, на мой вкус? – в его голосе слышится улыбка. – Постарше или помоложе?

Тишина.

– Значит, помоложе.

– Почему «значит»?

– Потому что если постарше, об этом говорят, а если моложе, стесняются признаваться. Женская психология.

Он снова улыбается.

– Свет, – напоминает она.

Он поднимается, и тут же раздается щелчок выключателя.

Ольга прикрывает глаза ладонью, но вскоре обретает способность видеть и, отстранив руку от лица, резко отшатывается назад.

– Я хотел, чтобы тебе было удобней меня рассмотреть, – весело сознается он.

– Зачем же под самый мой нос свою рожу пихать? – раздраженно спрашивает она.

– Разве это рожа? – взмахнув у своего лица рукой, не соглашается он. – Или я плохо старался?

Старался он хорошо. Даже слишком. Лицо молодое, но в меру. Лет 25–27. Кожа светлая, гладкая. Черты лица классические – прямой нос, высокий лоб. Дивные золотые кудри и красивые глаза цвета океана. Такие же лазурные. Овальные. Безупречные. И улыбка – сахар в меду или мед в сахаре. Зубы, белые как снег, и тело, как у статуи Микеланджело. Давид чистой воды. Только не каменный, и стоит не во Флоренции, а перед ней. И улыбается…

– Я заслужил похвалу?

– С какой стати я должна тебя хвалить? – едко огрызается она.

– Можешь и не хвалить, но это оскорбительно, – обиженно замечает он. – Я сделал все, чтобы тебе было приятно смотреть на своего соседа по жилплощади.

– Кого?

– Давай опустим то место, где ты истерически кричишь и угрожаешь мне ментами, – предупредил он, брезгливо морщась. – Последних я не боюсь, как коллег по роду занятий, а первое я страшно ненавижу. Выбор у тебя невелик: согласиться по доброй воле или… тоже согласиться, но уже по иным, менее приятным причинам.

– Ты собираешься остаться навсегда? – ужасается она.

– Навсегда – это слишком много, тем более для долгожителя. Пары недель мне хватит.

– Хватит для чего?

– Мне нужен комфортный отдых. Я на время устраняюсь от дел. Устал.

Он сладко потягивается, хрустит косточками и зевает.

– Позволите прилечь, хозяйка? – осведомляется он, кивая в сторону дивана, на котором она лежит.

– Со мной рядом?

– Я думал – ты спишь в спальне! Тогда я лягу там, – он благодушно разводит руками, направляясь в коридор.

– Ты?..

– Можем и… мы… вместе, – задорно подмигивает он.

– Не можем. Ложись тут. И поклянись мне всеми демонами ада, что ты ко мне в спальню ни ногой.

– Клянусь всеми демонами ада! – вскинув руку, повторяет он пламенно. – Если бы это еще что-то для меня значило…

Он тихо посмеивается, но она не разделяет его веселья.

– Надо же, нежить, а храпит, как живой мужик! – бурчит она, ворочаясь с боку на бок…

Работа не ладится. Все валится из рук. Мысли путаются и все время возвращаются к тому, что у нее дома, на ее диване, перед ее телевизором, с чашкой ее чая лежит живой вампир. Впрочем, утверждение о том, что он живой, сомнительно…