Ирина Орлова - Змеиный Зуб

– Значит, я точно не одна из вас, – тяжело вздохнула она. – Я знаю, для вас важнее всего – никогда не покидать остров. Но я не могу себе представить такую жизнь. Здесь я уже точно чужая, а в Харциге или в Ририи все ещё островитянка. На континенте островитянки считаются не слишком-то красивыми… вернее даже…

Заметив её смущение, Валь легонько толкнула её плечом и усмехнулась:

– Давай!

– В общем, мужчины называют ваши лица лошадиными. Прости, – откровенно сообщила Эпонея. Но тут же поспешила добавить:

– Однако ты куда красивее многих островитянок, что я видела. Твоя красота просто немного не такая, как у нас принято. Вы действительно отличаетесь. Но здесь-то ты, должно быть, просто эталон?

– «Благородная кобра Змеиного Зуба», – хмыкнула Валь. Но Эпонея разглядела в её глазах мрачноватый оттенок и тут же спросила:

– Ты обиделась?

– Нет, нет. Просто тебя называют «Диким цветком Змеиного Зуба». Мою подругу, не такую породистую, но более… симпатичную? Её именуют «Дриадой из Лубни». Девушек, которые мужчинам кажутся красивыми, они зовут в честь цветов. А остальных… воспитанных, родовитых, признанных, как я… в честь змей. Я только сейчас это поняла.

– Для вас же это должно быть комплиментом?

– Да, но… есть какая-то неуловимая разница, – задумчиво заключила Валь.

В молчании они перешли к торту-пирамидке. По очереди снимая по колечку, они довели его до дна тарелки, укрытого узорной красной салфеткой. Большие башенные часы Брендама пробили полночь. Услышав их гулкий звон, многие подвыпившие горожане затянули песни. И тут глаза королевы ожидаемо засверкали, как огранённые алмазы.

– Нет, – предвосхищая её предложение, заявила Валь. – Нельзя привлекать к себе внимание.

– Брось, Валь! Все поют! И я тоже упражняюсь время от времени. Миромо разрешил мне! Он сказал, эта мансарда специально отделана так, чтобы шум не долетал до других этажей. А там, внизу, сейчас целое представление! Оркестр, танцовщицы, алкоголь! Ну!

Баронесса кротко вздохнула и пожала плечами. Действительно, даже сквозь закрытое окно досюда доносились отголоски праздничных напевов.

– Тогда пой сама. Я не умею. Но хочу послушать; Адальг говорил, твой голос необыкновенно музыкален.

– Ой, ну это он всегда готов сказать, – раскраснелась Эпонея. Она спрыгнула с подоконника и прошлась по комнате в поисках партитур. А затем отыскала их вместе со всей своей нотной папкой в верхнем ящике комода.

– Так, что ж такое исполнить… «Танго павлинов»! Нет, или… «С любовью, твой рыцарь». Хотя… я вот недавно, когда поняла, что мне предстоит на остров ехать, решила выучить вашу традиционную народную «Песню Дола». Но она… пианиссимо, морендо… словом, не праздничная ни разу.

– Спой, – настойчиво попросила Валь. – Я хочу услышать её.

Эпонея поджала губы и подняла брови, пробегая глазами по тексту. А затем набрала полный живот воздуха и затянула тихим, звенящим, как ручеёк, голосом:

– Что ты ищешь, ветер буйный,

В мрачном море, в толще вод?

Что ты рыщешь, ветер горный,

Далеко от снежных гряд?

Не меня ли ищешь, сизый,

Не за мной пришёл ли вниз?

Не в моё ль вонзишься сердце,

Не меня ль с собой умчишь?

От тебя спастись не чаю,

Я смиренно преклонюсь.

От тебя я, ветер, знаю,

Скорой смерти ждать укус.

Зов не погаснет, зов не утихнет.

Подчиняйся ему, отдавайся ему.

Остров воззвал, на страх твой, на гибель.

Остров нас ждёт, не противься ему.

Там так ясно солнце светит,

Там так тихо ждёт ковыль.

Там наш аспид вечный дремлет,

Там веков осела пыль.

Там нет холода, нет страха;

Ядовитый змей там спит.

Там цветок зимой не чахнет,

Блещет горный малахит.

Ты оставь семью, родной,

Ты пойди за зовом древним,

Ты найди ход под горой,

Ты забудь, кем был, и спевший

Песню ветер будь с тобой.

Зов не погаснет, зов не утихнет.

Подчиняйся ему, отдавайся ему.

Остров воззвал, на страх твой, на гибель.

Остров нас ждёт, не противься ему.

Валь растворялась в её напеве. Она ни за что бы не сказала теперь, что тененске не дозволено даже браться за гимн Долу. Ни одна наученная рендритскими жрицами леди не сумела бы спеть его более достойно и чувственно одновременно. Эпонее был незнаком древний страх стать тем, кого позовёт Великий Аспид из глубин острова, но она знала своё дело. И в её исполнении «Песня Дола» вновь тронула сердце баронессы.

Что чувствовал папа, когда ветер «пришёл за ним»? Когда он должен был оставить семью после стольких испытаний за руку и сердце леди Сепхинорис. Почему такое великое благо от Бога столь жестоко оторвало его от жизни, в которой он только-только обрёл мир и радость?

Счастлив ли он среди чешуйчатых детей Рендра, или его терзает вечная тоска по оставленной семье? Может ли мироздание быть так безжалостно? Или всё же герцог забыл их, слившись с корнями дивных деревьев Дола?

– Валь, ты что, плачешь? – Эпонея отложила ноты и подбежала к ней, взяла её за плечи, взглянула в её глаза. Баронесса замотала головой и сморгнула с ресниц непрошенные слёзы.

– Я не плачу, – тихо ответила она. – Леди, конечно, могут себе это позволить, но я ещё и Видира. А мы… не плачем.

Эпонея свела золотистые брови домиком и пересадила Вальпургу на канапе, сама тоже устроилась рядом и положила голову ей на плечо.

– Я верю, – тепло сказала она и обняла её. – Но я не смотрю, если что. И не узнаю.

– Ты поёшь, как поют птицы, когда начинает сходить снег, – признала Валь сдавленным шёпотом. – Как жизнь, когда её начинает согревать солнце. И как море летним вечером.

– Я так счастлива, что тебе понравилось! Я боялась, что, может, мне не стоит…

– Нет, стоит! Стоит! – Валь посмотрела на неё твёрдым, почти что воинственным взглядом. – Я уверена, что если ты можешь так проникновенно выразить эти строки, то неважно, откуда ты родом. Хотя, на деле, ты тоже Видира.

Охваченная целым вихрем разных эмоций, Валь не сразу пришла в себя. Но Эпонея уняла её, предложив тосты с сиропом из пряного портвейна, и они снова принялись пить и угощаться, пока от души вновь не отлегло. И вскоре их смех присоединился к смеху всех пирующих горожан.

Миновала ещё пара часов, и вот уже дело дошло и до макияжа. Сперва королева показывала, как следует краситься, на себе; она подвела глаза порошком на основе сажи и сурьмы, а губы – помадой из масла и пчелиного воска. А потом покусилась и на саму баронессу. Та сперва противилась, считая, что это чересчур, но коньяк и веселье делали своё дело, и она согласилась. И вскоре они обе превратились в двух вульгарных тененсок с багряными губами, розовыми скулами и затенёнными сверху веками.

А потом запал прошёл. Оставалось только позавидовать тем семьям, которых в третьем часу ночи ещё не сморило после стольких сладостей и тостов. Эпонея сдалась первая, она буквально легла на сестру, когда они вместе сидели на подоконнике.