Ирина Орлова - Змеиный Зуб

Вот только это богатство здесь осталось с тех пор, как тут жили герцог и герцогиня. И мама, леди Сепхинорис, сама вышивала красоту на шторах и гобеленах. А папа когда-то решил разбитые ураганом окна заменить на витражи с вербами, птичками и облаками. Он был не только на все руки мастер, но и прекрасно знал законы Змеиного Зуба. И нигде в них не было написано, что нельзя обустроить своё жильё так, как тебе нравится.

Хотя когда говорил Глен, всё убранство будто бы тускнело, становилось замученным его вечным недовольством.

– Иногда можно специально привлечь плохую ситуацию. Проявить обидчивость, вздёрнуть нос и изобразить оскорблённую гордость, что тебя не подобрали вовремя, и из-за этого произойдёт нечто подобное. А потом думать, что поставила пьяницу на место, не пуская его, раненого, даже на пару слов в свою спальню.

«Скоро это закончится», – мысленно пообещала Валь то ли себе, то ли сыну. Но, понимая, что теперь Дала и Герман глядят на неё, утратила надежду отмолчаться. И сказала негромко, но отчётливо:

– Лорд Венкиль Одо, когда осматривал меня в последний раз, сказал, что прежний запрет делить спальню остаётся в силе. Три года.

– Разве уже не прошло? – поднял тонкую бровь Глен. Валь понадеялась, что ненависть, вспыхнувшая в ней, не излилась через глаза. Ещё бы, он ли недели напролёт был прикован болью и кровью к кровати! Ему ли помнить, когда это было! Он же всего лишь муж, не требуйте от него многого!

– Нет, дорогой, ещё не прошло.

– Для мужчины это очень непросто, – тоном знатока сообщил Герман. – Иные вообще не соблюдают подобных запретов. Надо хоть в других радостях жизни себе не отказывать, а то совсем уработаешься.

– Да что я, – нарочито смиренно поднял глаза к потолку Глен. – Для меня важнее всего, чтобы Валь скорее выздоровела. Я обычно об этом не говорю, но в такие ночи, как эта, лежать и смотреть на её пустующую подушку невыносимо. Так хочется снова видеть, как ты сопишь рядом.

«Конечно, бедный Глен спит один, пока неприступная жена плетёт злодейские планы в одиночестве с оправданием от врача», – думала Валь. Ярость кипела в ней, как будто её удивляло, что любая фраза от мужа – даже, вроде бы, сентиментальная – говорит лишь о том, как сильно он любит самого себя. Глен теперь сидел во главе стола, на месте отца. Прямо за его плечами огоньки плясали на свечах, зажжённых на каминной полке. И освещали портрет самого Вальтера, что был сделан в полный рост много лет назад. Оттуда герцог смотрел на всю гостиную суровым взглядом змеиных глаз.

Глядя на него, Валь чувствовала прилив спокойствия и сил. Он учил её, что с семьёй никогда не бывает просто, но ценнее неё ничего нет на свете. Он говорил, что когда-нибудь она выйдет замуж, и, несомненно, упрямый нрав будет иногда мешать ей стать хорошей женой. Но он уверен, что она не предаст заветов Видиров, и ему не придётся за неё краснеть.

А ведь мама говорила, что идеальных мужей не существует. Что даже с Вальтером иногда было непросто. Хотелось бы узнать, в чём именно! С Гленом его было так или иначе не сравнить.

– Кстати, этот портрет, – Глен попытался продолжить в заданном миролюбивом тоне. – Может быть, нам заказать нас втроём, а, Валь? А этот отправится в галерею. У меня есть один знакомый художник, очень талантливый парень, по-дружески сделает недорого.

«Именно потому, что он тебя знает, возьмёт в два раза больше. А если он услышит, что мы опять доживаем месяц в долг, то и вовсе откажется», – подумала Валь и закончила со своей кашей. Наконец-то все выговорились, и она могла тоже сказать то, что хотела. Поэтому она доброжелательно заулыбалась:

– Твоя идея радует мою душу, но мы должны немного подумать о насущном перед этим. Я была неправа, что пыталась в одиночку продолжать дело отца. Мне следовало сразу поддержать вашу работу, и теперь я хочу исправиться. Я собираюсь продать лодки и снасти, что остались, и перенести все средства в кладбище. Равно как и свои две руки.

Последняя фраза далась ей нелегко. Она уже предвкушала, как ей будет хотеться выть, пока она будет отмывать мертвецов на пару с леди Далой. Но взгляд лорда Вальтера убеждал её, что она сможет. В семье нельзя бесконечно скандалить и демонстрировать свою отчуждённость. Увидев, как она старается, Моррва изменят к ней отношение.

– Я всячески поддерживаю, – добродушно ответил Глен и посмотрел на неё с выражением симпатии в сощуренных жёлтых глазах.

– Мы тоже, – свысока изрекла Дала. Она неизменно считала, что Валь и так засиделась без каждодневной работы и без маленьких детей. – Это решение достойно того, как тебя называют. В конце концов, тебе повезло легко перенести свои роды, чтобы так долго себя жалеть. У Луазов недавно умерла леди Тая, хотя ей было шестнадцать, когда подошёл её срок. Ну а про нашу Касси и говорить не буду. Словом, теперь и твоя тененска хотя бы будет оправдана, чтобы следить за домом. Хотя я бы на твоём месте наняла островитянку, и мы бы напополам с тобой платили ей жалованье, если б она и в нашем доме прибиралась иногда.

«Она бы напополам согнулась, когда б увидела вашу халупу», – очень невежливо подумала Валь и улыбнулась ещё шире, чтобы трапеза закончилась на приятной ноте. Завтрак всегда должен быть хорошим началом дня. Так учила мама.

После она нарядила Сепхинора в охровый камзол и чёрный плащик, а сама надела агатово-серое платье из чистого хлопка с рукавами достающими лишь колен, чтобы не упариться, когда к полудню станет теплее. И отправилась в компании маленького дворянина вдоль кладбища Моррва к дороге, туда, где был почтовый ящик. Там они дождались почтовый экипаж и с ним поехали в Брендам.

– Что же за дела у такого малыша в брендамском порту, а? – весело спрашивал почтальон, давний знакомый из младшей ветви рода Луазов – баннерет Димти Олуаз. На его сюртуке герб Луазов, синий змей и цветок, занимал лишь половину, а вторая половина пестрила горностаевым узором.

– Я сопровождаю леди-мать, потому что леди не ездят без сопровождения, – важно отвечал ему Сепхинор. Валь улыбалась ему, а он – ей. Солнца сегодня было немного, но почему-то оно было куда теплее, чем вчера.

Скрипели колёса, болтался на краю коляски фонарик. Они сидели сзади, свесив ноги, и каменистая дорога убегала из-под сапог Сепхинора и антрацитовых мюлей, легкомысленно надетых Вальпургой. Она постоянно задирала мыски, чтобы туфельки без пяток не остались в дорожной пыли. Поворот на Девичью башню исчезал в пучинах вереска. Сиреневые заросли цвели, румянясь под скупыми лучами, и от каждого вздоха ветра вздрагивали, будто водная гладь.

Не было больше такого места в мире. Остров, на котором знали все оттенки жёлтого для описания глаз, все оттенки синего – для описания моря, все оттенки зелёного – для описания природы. Малахитовые сосны, сизый мох, зелёные до черноты ели, тёмно-нефритовые падубы. Трава, местами так похожая на зелёные волны, и волны, похожие на серебристые листья лохов. Змеиный Зуб был прекрасен, но нужно было немало постараться, чтобы быть достойным его.