Александр Романовский - Монолиты готики

Краулеру же казалось, что у пропасти вовсе нет дна. Опровергая эти опасения, из тьмы выступали толстые туши колонн, протянувшиеся от потолка до – гипотетически – пола. Но их наличие альбиноса ничуть не утешало. Он лихорадочно гадал о том, успеет ли обернуться летучей мышью, когда нога соскользнет со ступени, или бездарно расшибется о дно колодца.

С каждой пройденной ступенью, с каждым витком серпантина мрак становился насыщенней. Сгущался, аккумулировался, концентрировался. Бледные, верхние слои наслаивались на нижние, темнели – подобно тому, как нарастает давление по мере приближения океанского дна. Это не могло не устрашать.

Когда спуск подходил к концу, Лео увидел внизу тусклый свет. Темнота нависла над бледным пятнышком незыблемым куполом. Черные клубящиеся тени взяли свет в кольцо, и, казалось, несколько надменно изучали диковину, решая, насколько жестоко с ней обойтись. Рядом с источником освещения, пока неопознанным, Краулер разглядел хрупкую согбенную фигуру.

Неожиданно он почувствовал себя неуютно. Альбинос НИКОГДА не чувствовал себя в Зале особенно комфортно, но сейчас чувство было иным, и неожиданно сильным. Прежде он побаивался этого места, но не испытывал явной угрозы, справедливо полагая, что, ежели Зал Заледеневшей Вечности не слишком приветливо относился к вампирам, то посторонним подавно вход запрещен. В свете же недавних событий эта теория подверглась коренному пересмотру. Кто-то проник сюда, как к себе домой, убил Титуса, и забрал Череп. Значит, это может повториться. А Зал навсегда утратил для Лео ощущение защиты.

Узрев, что его мучения подходят к концу, Краулер ускорил шаг. Наконец последние ступени остались позади, и альбинос шагнул на гладкий каменный пол, вознеся благодарственную молитву сонму вампирских богов. [5] На самом деле вампиры не очень-то религиозны, но прожитые столетия приучили их не отвергать какое-либо допущение на том лишь основании, что подтвердить его не представлялось возможным. Более того, они считали, что отдельное божество для каждого подходящего случая (как, например, плохая погода, или даже развязавшийся шнурок) – не такая уж плохая идея. Но зловещие ритуалы, скажем, в честь Незримого Шуб-Саррагота, Парящего Во Мраке Хаоса, проводятся исключительно по желанию верующих… Очень и очень нечасто.

Согбенная фигура поднялась на ноги. Поглядев на «уполномоченного», Доктринус вяло кивнул.

Его личное дело могло бы содержать:

«Доктринус, вампир, член Клана Гирудо с 1723 года.

Род занятий – см. Доступ для Магистров и прочих уполномоченных лиц.

Личностные ориентиры – скрытность, трудолюбие, компетентность, процветание Клана.

Характер – скверный.

Не женат».

Он был тем же типом. Тощий, с жилистыми руками, напоминающими цепкие паучьи лапки, и длинным острым носом, на котором постоянно болтались круглые очки с толстыми линзами (ходил слух, что нужды в оптике Доктринус не испытывал, и носил ее исключительно для стиля). Род деятельности вампира оставлял обширное пространство для домыслов. По официальной версии его должность именовалась как «смотритель Цитадели», но на деле все обстояло намного сложнее. Доктринус занимался всем, что, по мнению Великого Магистра, относилось к «высоким технологиям» (перечень был довольно широк – начиная алхимией, и заканчивая «этими странными штуковинами, способными считать быстрее, чем миллион людей, вооруженных канцелярскими счетами»). В определенной мере он отвечал за безопасность, вот только определить эту меру еще никому не удалось.

Согласно популярным домыслам, Доктринус единолично представлял в Цитадели «секретный отдел», что во все времена занимался одним и тем же: сбор информации, аналитическая работа, проверка кадров, и все в таком роде. В свете этого Лео ничуть не удивился, узнав, что именно Доктринус «ожидает на месте преступления». Не удивился он и тому, что расследованием займется не «секретный отдел», а он, последний из живущих Краулеров. Собственно, этому не удивился бы никто, кто когда-либо удостаивался чести лицезреть Доктринуса воочию – уж очень… странная была картина.

– Привет. – Альбинос пожал костлявую, слегка влажную руку. – Ну, и в чем дело?..

Доктринус пожал плечами. Мол, попробуй догадайся.

Леонард огляделся. Источником света служил гибрид, непостижимо соединивший, по замыслу китайских конструкторов, радиоприемник, кассетник, и, собственно лампу. Штуковина казалась совершенно неуместной в Зале, точно обрывок странного сна. На пол и колонны ложился мертвенный свет.

Ложился он и на древний алтарь, покрытый вязью иероглифов, пристальное изучение коих вызывало рвотные позывы, а также твердую убежденность в том, что наверху начался грандиозный праздник. Свет забирался выше, по мере того, как по каменной поверхности, словно на зловещий, святотатственный Эверест, поднимался взгляд Краулера. А там, на вершине, обнаружилось нечто, чему, несомненно, там самое место. Это было так ПРАВИЛЬНО…

…Что сперва вампир не придал значения увиденному. Он наблюдал это долгие годы, и образ въелся в память так крепко, что вытравить его оттуда не представлялось возможным. Разум навсегда уверился, что ТАК будет впредь. Поэтому альбинос едва не отвернулся, сочтя это не самой важной деталью.

А потом, когда значение увиденного наконец дошло до рассудка, из глотки Леонарда едва не вырвался удивленный, протестующий вопль. Он видел, конечно же, галлюцинацию. Обман зрения. Свет отразился от стен, и образовал эту невероятную, невозможную иллюзию, которой не МОГЛО здесь быть!..

На пьедестале лежал Череп Гозалдуса. Предмет, способный занять 1-е место в перечне «Самые гнусные мерзости последних десяти тысяч лет». Один лишь вид артефакта казался безумным кощунством по отношению ко всем формам жизни, и это если не учитывать дикую энергию, заточенную в черепной коробке.

Кости, превратившиеся в камень, покрывала ветошь сухой, сморщенной кожи. Из пасти торчали два огромных, чудовищных клыка, какими не мог похвалиться ни один живущий вампир. Глазницы чернели колодцами самой Преисподней.

Казалось бы, ничего особенного (для египтолога), но проступало что-то в этих пропорциях, форме… Что-то, наводящее на мысли о хтонических мирах, заполненных некро-энергией, и нежити, питающей беспредельную ненависть ко всякой плоти. Череп служил если не дверьми, то форточкой в это царство кошмара. Путеводной нитью для мертворожденной ненависти, въевшейся в старые кости. Еще чуть-чуть, и она пробьется наружу, хлынет бурным потоком…

Поистине мерзейшая мощь. Безумие и гениальность в одном гадком флаконе.

– Это, это, – запинаясь, выговорил Краулер. – Что ЭТО?!.