Андрей Белянин - Сотник и басурманский царь

Руками взмахнул, да и показались над землёй сундуки огромные, полные злата-серебра, бочки, монетами всклень набитые, а уж драгоценных камней, алмазов с изумрудами, жемчугов с рубинами вообще как грязи…

– Нет, мне этого добра не надо. С золотом проблемы одни. Сиди над ним, чахни… не, не пойдёт…

– Тогда великую армию бери! Наиглавнейшим генералом тебя поставлю! Знай сиди на белом коне, саблей маши да кричи «ура!», а прочее за тебя и солдатики сделают…

Огляделся сотник, и уж маршируют впереди полки гвардейские, скачет конница эскадронами, вот уже и пушки везут тяжеленные, артиллерия стрелять собирается, просят лишь направление указать да поправку на ветер делают…

Потряс головой казачина, все мысли о генеральских погонах выкинул и отказался сызнова:

– Нет, не по чину мне такие силы. Это ж всю степь разнесёт, ещё, чего доброго, красную рыбу в Волге распугают, а нам тут жить…

– А может, тогда тебе бескровно, то бишь дипломатически, весь вопрос решить? Только один человек на всю Россию на такое способен… Держи!

И опустилась откуда ни возьмись на казачью голову императорская корона! Вся из гнутого золота, от каменьев самоцветных так и переливается, и свет от неё неземной исходит. Словно бы вот, надел сие на голову, и враз все проблемы прочь ушли, сами собой разрешилися, ибо кто ж с волею государя российского спорить станет?

– Самодержец! – Баба-яга слева так и присела с писком. – Уж ты прости дуру старую, чё сразу признать-то не удосужилась…

А казак поморщился с досадою, под весом короны царской пригнулся изрядно, потом в сторонку её сдвинул аккуратненько.

– Нет, не по мне энта шапка Мономаха. А попроще нельзя ль чего-нибудь?

– Да что ж ты хочешь? – призрак прогудел недоумевающе.

– Шашку бы. Мою вражина забрал…

Баба-яга так себя по лбу хлопнула, что гул аж до краёв Дикого поля долетел, об края Османской империи стукнулся и мимо Млечного Пути обратно вернулся.

– Шашку? И всё?! – не поверил легендарный атаман, вскидывая призрачные брови. – Ни золота, ни силы, ни власти, а одну только шашку…

– Поторопился он, Степан Тимофеевич, – едва ли не в слезах взмолилась Баба-яга, падая на колени. – Не подумав, ляпнул! Ну с кем не бывает, а? Маловато нам одной шашки будет, надо бы…

– Нет! – твёрдо объявил сотник. – Казак без оружия, что пёс дохлый. Ничего другого мне не надобно – сам, своею рукой, и жену верну, и с врагом поквитаюсь!

– Степанушка! Тимофеевич! – Бабка уже мало что не в полный голос орёт, надрывается. – Да не слушай ты его, ирода деревянного! Он, видать, в детстве с коня сковырнулся да об мостовую вкруг кремля Астраханского башкой подростковой двести восемьдесят три булыжника насчитал! Мозгов нет, считай калека! Ты со мной дело веди. Что там насчёт золота уточнялось? Дак, я думаю, накинуть бы надо процентиков двести. Ну и мне за контакт, за маршрут, за подтяг знакомых лиц, туда-сюда, расход алкоголя да транспортные расходы…

А сам Разин примолк. На казака смотрит пристально, и что в тех глазах таинственных – не понять, не прочитать. Одним движением руки призрачной заткнул он фонтан старушке и к сотнику обернулся.

– А ты добрый казак. Настоящий, весь в деда пошёл, кровь-то не обманешь. Что ж, братка! Коли обещался тебе помочь, так назад пятиться не стану. Раз ты так решил, бери мою шашку заветную – кавказскую, с персидского похода за зипунами привезённую!

Один миг, и возник перед сотником кавказский клинок, красоты поразительной. Рукоять из дерева ореха, сама серебром да каменьями зелёными изукрашена, ножны белой кожей обтянуты, и по ним серебро кованое с чернью да самоцветы в петушиный глаз величиной!

– Проверь, по руке ли будет?

Потянул сотник рукоять и выплыл к нему из ножон клинок остроты невиданной, широкий в доле, толстый в обухе, у эфеса орнамент растительный, упругость, баланс, отвес – тоже выше всяких похвал!

– Богатая вещь. Такую только генералу носить впору, не простому казаку. Но за подарок благодарствую! Небось не посрамлю…

Поклонился сотник низко в пояс старому атаману. И Разин Степан казаку поклоном ответил, не погнушался. Опосля чего к Бабе-яге обернуться не преминул, на минуточку…

– Так вот что я тебе сказать-то хотел, бабуленька… Ежели ещё хоть раз меня вот так потревожишь, я тя утоплю, как ту княжну из популярной песни! Кивни, ежели усекла.

– Усекла, милай! Чё ж тут не усечь-то? – присела в реверансе Яга, а сама сквозь кривые зубы цедит: – Ну вот и подсуропила ты мне, подруга Зосюшка! Фигу тебе теперича, а не…

Запрокинула она голову да и самолично допила, чего там, в бутылочке, оставалось. Каменная баба только лицо обиженное скроить успела, но Яга и не поперхнулась ни разу!

А призрак Степана Разина в нарастающем рассвете растворился. Видать, к себе под землю ушёл, а может, и на небо, кто их знает, где они обитаются. Главное дело, на зов явился, своему соплеменнику помог, за то ему до сих пор честь и хвала…

Сотник с новой шашкой, как ребёнок с новой игрушкой, душой поёт, а ноги сами в пляс идут. То покрутит её, то почти в колесо согнёт, то ветку срубит, то деревце тонкое. Уж через пару минут в раж вошёл, начал с разбегу да на две руки дубы толстенные валять. И ведь на что дивный клинок – дерево срубает чистенько, хоть полируй да за стол садись! Сотник даже разочек с осторожностью по каменюке брошенной полоснул – разрезало камень, словно кусок масла.

– Вот уж спасибо тебе, добрый атаман Степан Тимофеевич, – не постеснялся лишний раз поклониться казак. – Редкой силы вещь ты мне передал, с таким клинком на любого врага идти не страшно. Эх, коня моего верного здесь нет, но я эти морды басурманские и пешим строем догоню. Уж не сомневайтесь: соскучиться не успеете и долго ждать не заставлю…

– Выговорился, казачок? – мрачно уточнила Яга. – Ну вот и ладушки. А теперь пойдём ко мне в избу, по ночи не отпущу. Переночуешь, и с утречка свободен!

– Э-э, может, я на чердаке где-нибудь, а то…

– Не боись, приставать не буду… Искуситель в лампасах! Пошли, пошли, а то мой радикулит сырости не любит…

А той же ноченькой, да на другом краю леса, у шатра ведьминого, басурмане спят. Ну, кроме часовых, конечно, те уже бдительны. Раз одного стражника плетьми выдрали, так уж и остальные ума-разума поднабрались, следят за связанными девушками, глаз не смыкая. А пленницы и не спят, сердца тревогой полны, песню поют, друг дружку в печали поддерживают…