Дерек Джармен - Хрома. Книга о цвете

Цветы, которые всегда казались мне самыми белыми, – это Iberis sempervivens , жесткий и мертвый белый, как кусок глазированной керамики, без какой-либо игры или вариаций, и поэтому совершенно неинтересный.

Когда мне было девять, мне подарили на Рождество два тома тревильяновской «Иллюстрированной английской социальной истории». Не думаю, что я ее прочел! Но я влюбился в иллюстрации – в частности, в миниатюру Николаса Хиллиарда, на которой молодой чело-век изнемогает от любви, прислонившись к дереву. Он положил руку на сердце, вокруг него – белые розы. На нем – белый воротник, черно-белый камзол, белые чулки, белые туфли. Возможно, он жил в одном из черно-белых деревянных домов, которые тоже были нарисованы в этой книге и с которых я сделал бесчисленное количество рисунков, даже более фантастических, чем дворец Нонсач. Мир белых башенок и шпилей… над которыми разыгрывались воздушные битвы. Я думаю, эти рисунки отражали мое внутреннее смятение, битву, которая бушевала все мое детство, бомбардировки и сирены воздушной тревоги, а внизу – дом, которому угрожала опасность. Черно-белый дом.

Продвижение белого в двадцатом веке было замедлено Второй мировой войной. Les Terrasses архитектора Ле Корбюзье, выкрашенные в сливочно-белый цвет, и его же вилла Савой (1930) – чисто белая – вдохновили на тысячи имитаций, с которыми вы сталкиваетесь на морских курортах. Чистая и домашняя современность пала жертвой Окончательного Решения [10] Endlösung (нем.) – нацистский эвфемизм для планов по уничтожению евреев. – мечта гитлеровского архитектора Альберта Шпеера о возрождении неоклассицизма осуществилась намного позднее – в постмодернизме 1980-х миссис Тэтчер.

На руинах войны восстанавливались цвета. Светлые домики 1950-х, каждая стена своего собственного оттенка, бледная тень мондриановского сияющего и искрящегося «Буги-вуги на Бродвее».

1960. В белой горячке технологической революции Гарольда Вильсона мы возродили белый. Наружу вышел белый линолеум, и белая эмульсия покрыла коричневый и зеленый нашего викторианского прошлого, так же как и светлые домики 1950-х. Наши комнаты опустели и слепили чистотой, хотя это состояние и трудно было поддерживать, потому что скоро наши ноги ободрали белизну половиц. А в середине комнаты неровно жужжал черный брауновский тепловой вентилятор – дедушка дьявольской черной технологии 1980-х. Черный в центре белого. В кино – «Сноровка» с Ритой Ташингэм, выкрасившей свою комнату в чисто-белый, искусство, следующее за нашей жизнью.

Посреди этого белого мы жили красочной жизнью. Это продолжалось недолго. К 1967 году беспорядочная психоделическая радуга затопила пространство.

На телевидении бушуют битвы за чистоту: «Персил» отмывает белее белого, отбеливатели, снежный «Фейри», «Тайд» – битва за белизну папочкиной рубашки – всем этим мы обязаны ICI [11] Imperial Chemical Industries – основная британская химическая корпорация. и химическим фабрикам. Белее отбеленных одежд священников белые крикетные тропические костюмы, отражающие солнце. Маляр высоко на строительных лесах в белой спецовке, забрызганной белыми пятнами, монашка ордена кармелиток и медсестра. Вся эта скучная очистка, обесцвеченный белый сахар, обесцвеченное святое зерно. Однажды я видел в супермаркете возбужденного француза; он набирал дюжину буханок нарезанного белого хлеба для своих друзей в Париже.

Квир-белый. Джинсы, плотно облегающие задницу. Сара кричит из сада: «А, так вот как геи узнают друг друга ночью!» Бессонные ночи [12] White night (белая ночь) – бессонная ночь. Здесь и далее в этой главе бессонные ночи у Джармена – белые ночи. в «Раю» – гей-баре, который не оставил бы равнодушным святого Иоанна, ослепительные футболки и боксеры, результат многодневных размышлений над самой деликатной программой в стиральной машине.

Весь этот белый, унаследованный от спорта – sportif. Белый – по контрасту с зеленью спортивных площадок. Заметьте, белый и зеленый снова вместе. Этот белый требует от вас постоянного самоконтроля – нельзя пролить напиток или запачкать девственночистую ткань. Сейчас только идиоты или очень богатые люди носят белое, в белом вы никогда не смешаетесь с толпой, белый – цвет одиночества. Он вызывает отвращение у обычных людей, имеет привкус паранойи, от чего мы защищаемся? Отбеливать – тяжелая работа.

Путешествие по великим соляным озерам Юты на автобусе Грэйхаунд. Мерцающая белая соль до самого горизонта, слепящая глаза.

В первых белых лучах рассвета я побелел, как простыня, и проглотил белые таблетки, которые поддерживают мою жизнь… сражаясь с вирусом, который разрушает мои белые кровяные тельца.

Ветер дует без конца уже пять дней подряд, холодный северный ветер в июне. Море вспенилось тысячами белых лошадей и атакует побережье. Их соляные плюмажи заволокли окна вуалью слез и сожгли цветы. Листья почернели, и красные маки – тоже, розы вянут и совсем умрут завтра, но белый многолетний горошек не пострадал. Вдалеке ненадолго появляются белые утесы, прежде чем исчезнуть в тумане. Я сижу взаперти и не могу выйти в сад – это вредно для моих уставших легких.

Белые морские кони принесли сюда безумие, раздражение, напряжение. Я ненавижу белый.

Однажды, стоя в саду, я заметил белый цветок среди голубой румянки. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это единственный цветок-альбинос. Никто никогда не видал такого раньше. Это знак? Я отметил его, чтобы собрать семена и назвать его в честь моего друга Говарда, который сделал фотографию для этой суперобложки, – Arvensis sooleyi.

Лихтенберг говорит, что очень мало людей видели когда-либо чисто-белый, значит, большинство людей неверно используют это слово, так? А откуда он узнал, как его использовать правильно? Он сконструировал идеальное использование из реального. «Идеальное» – значит не особенно хорошее, а очищенное от определенных элементов и сведенное к экстремуму.

Ван Гог, бледный меланхолик, в плену у призраков в закоулках собственного разума, его пепельное лицо, немного подкрашенное зелеными тенями. Дитя Сатурна. Длинные бессонные ночи в лаборатории разума. Узнаете его?

Метель в стеклянном шарике, который уронил ребенок. Красная во-да из шарика забрызгала белые простыни на его кровати. «Я говорил тебе не играть с ним!» Простыни, окровавленные простыни. Алая катастрофа во время метели. Раскрасневшийся от злости. Детские рыдания, и красные пятна, которые так никогда и не отстирались, так что эти простыни навсегда остались свидетелями катастрофы.