Вера Калмыкова - Сальвадор Дали

1930-е гг. – расцвет искусства и пик популярности Дали. Правда, начиналось все не так уж радужно. Вернуться в Кадакес Дали не мог, тем более вместе с Гала. Она увезла возлюбленного в Кари-ле-Руэль под Марсель, где они сняли две комнаты в отеле при замке. Он писал картину «Невидимый человек» (вариант русского перевода – «Невидимый мужчина»), она же мечтала о книге, которую он напишет непременно под ее руководством. Это будет роман «Видимая женщина», посвященный конечно же ей.

Чуть позже Дали, не желавший расставаться с родными местами, снял, а затем и купил хибарку в Порт-Льигате на окраине Кадакеса площадью 4×4 м, с чуланчиком, где не было ни электричества, ни хотя бы относительного комфорта. Гала заболела; Элюар требовал, чтобы она вернулась к нему, в Париж, но она вместе с Дали уехала в Андалусию. Там влюбленные тоже вели суровый образ жизни, когда же наконец Гала выздоровела, то через некоторое время они все-таки возвратились во Францию.

Теперь уже Дали чувствовал себя больным – Париж ему оказался противопоказан. Сбылась мечта Гала – полностью опекать мужчину-ребенка, но при ближайшем рассмотрении действительность оказалась нелегка: без нее Сальвадор не мог даже выйти на улицу, не говоря уже о том, чтобы добывать средства к существованию. И тогда, весной, едва наметился первый в их совместной жизни кризис (вспомним, что Гала с детства привыкла к богатству и тяготилась домашними обязанностями), случилось чудо: один из состоятельных знакомых, виконт де Ноай, отправил Дали чек на 29 000 франков в расчете на будущую картину. Настал конец лишениям.

Пара вновь отправилась в Порт-Льигат, где Гала постепенно наладила быт в бывшей хибарке. Они жили скромно и счастливо, окрестные рыбаки уважали их, Дали много работал. Гала действительно оказалась для него верной подругой. Всегда болезненно робкий, несмотря на все свои демарши, Сальвадор сумел преодолеть эту черту характера благодаря ее безграничной уверенности в нем и неустанной поддержке.

На зиму все-таки пришлось вернуться в Париж – слабые легкие Гала не выдержали бы суровой приморской зимы. В 1930 г. вместе с Бунюэлем Дали снял фильм «Золотой век», ставший идейным продолжением «Андалузского пса». Здесь перед зрителем снова предстала череда отталкивающих, кровавых образов, высвобождавших, по мнению создателей ленты, подсознательные устремления человека. Тогда же появился манифест «Дохлый осел», в котором прославлялась эстетика бредовых видений. В Париже произошло знаменательное знакомство – приятельницей Дали стала Коко Шанель, начавшая создавать туалеты для Гала. Дали общался и с ее соперницей в мире моды Эльзой Скиапарелли, для которой в 1930-е гг. разрабатывал дизайн оформления духов. Дизайн в духе Дали спустя полтора десятилетия стал признаком хорошего вкуса и в Америке, и в Европе, и это касалось не только парфюмерии: Дали разрабатывал интерьеры на основе образов собственной живописи (знаменитый диван в форме губ).

Художник неизменно стремился шокировать публику, привлекать к себе внимание. Будучи приглашен к своим заказчикам виконту и виконтессе де Ноай, он, «не очень-то понимая, как оправдать свое присутствие под столь яркими люстрами, в первый же вечер придумывает трюк, чтобы выделиться: он не ест и не разговаривает. Когда метрдотель подносит к нему блюдо, он жестом отстраняет его и продолжает с безмолвным упрямством сидеть перед пустой тарелкой. Возможно, сложное хитросплетение застольных бесед и обилие серебряных приборов отбивают у него охоту говорить и лишают аппетита. Так как хозяйка в конце концов забеспокоилась и вежливо спросила, не болен ли он, Сальвадор открыл все же рот, чтобы сказать, что не голоден, потому что съел дома десерт, десерт из стекла и дерева! Но именно с деревом, добавляет он, было труднее всего. За столом воцарилась тишина. Все… начинают слушать, как незнакомый молодой человек с видом серьезным, как у папы, рассказывает о десерте и о своем желудке… Дали выполнил свой акробатический трюк: он пришел, чтобы обратить на себя внимание. Хозяева тоже должны быть довольны: Дали удивил гостей. Он еще придет сюда. Мари-Лор де Ноай, гордая своей дерзостью, показывает всем своим друзьям висящую на стене столовой между Ватто и Кранахом «Скорбную игру», купленную ее мужем у этого бестактного человека, талантливого художника, вытащенного ими из безвестности» [2, с. 332].

В декабре 1930 г. вышла книга «Зримая женщина», о которой мечтала Гала. Дали писал сюрреалистические полотна и выставлял их в 1931, 1932 и 1933 гг. в галерее Пьера Колле; до всемирной славы еще было далеко, но некоторый успех и известность к нему все же пришли. Он писал работы на темы одиночества, сексуальных переживаний, фрейдистских фантазий, отражавших конфликт с отцом. Фекалии, разложение, совокупление – все эти табуированные для культурного человека темы и связанные с ними образы в изобилии появлялись на его полотнах, шокируя и привлекая. Безусловно, так Дали избавлялся от своих комплексов; так же безусловно, что он сознательно эпатировал не только публику, но и собратьев по живописному цеху, желая продемонстрировать «сверхреальность» культуры, вытащить на свет божий ее подоплеку. Культура есть одна из ценностей, которую, как и другие, необходимо испытать на прочность. В 1931 г. вышла его статья «Сюрреалистические объекты», идеи которой прозвучали и в его лекции «Сюрреализм на службе Революции», где он призвал, объединив идеи Маркса и Фрейда, отвергнуть «мерзкие идеалы отечества и семьи». Это были не единственные его нигилистические высказывания: когда среди интеллигенции Испании разгорелись яростные споры об отношении к культурному наследию, Дали демонстративно призвал сограждан полностью разрушить исторический центр Барселоны, застроенный в эпоху Средневековья и Возрождения, и на его месте возвести суперсовременный город будущего.

В это же время написано знаменитое полотно «Постоянство памяти» – в нем появился известнейший изобразительный мотив с текучими часами. Здесь явственен намек на то, что человек не понимает сущности времени. «Действительно, человек изобрел механические приборы, чтобы фиксировать хронометрические изменения естественной истории, но время все же нечто иное. И поэтому в картине видны мухи и муравьи, которые ползут по циферблатам и крышкам карманных часов. Подобное изображение поддается некоторому осмыслению. Вокруг часов – вечный покой неба, гор и моря – символов вечности, а может быть, и Бога. Ведь время дано человеку, вечность же от него отделена экзистенциально. Тут видно и иссохшее дерево – традиционный образ умирания, а некоторые расплавившиеся часы немного напоминают спрута, терзающего человекоподобную голову, – прямое указание на бренность всего живого» [7, с. 207]. Художник писал также фантазии на фрейдистские темы.