Мэттью Стерджис - Обри Бердслей

Чтение на веранде оказалось под запретом. Бердслей был переведен на строгий режим отдыха, сна и прогулок в парке. Ему предписывалось вставать на рассвете и два часа гулять, запрещалось выходить на улицу после пяти вечера и рекомендовалось пораньше ложиться спать. Требовательность и уверенность в себе доктора Ламара произвели на Обри сильное впечатление, но с новым режимом пришлось повременить. Через несколько часов после консультации у Бердслея пошла горлом кровь, и он слег в постель. Врач, ни на минуту не усомнившись, счел этот приступ большим благом, расчистившим им путь к выздоровлению. Тем не менее от ранних прогулок Обри отказался, заявив, что крепче всего спит именно утром.

Спустя три дня Обри почувствовал себя лучше. Для него поставили шезлонг в тени, и теперь он проводил время до ланча на свежем воздухе.

4 июня в Сен-Жермен-ан-Лэ приехала Мэйбл. Радости Обри не было предела. Он посчитал, что сестра прекрасно выглядит. Мэйбл, в свою очередь, сказала, что брат совсем не изменился. Тем не менее ее изумило очевидное улучшение состояния его здоровья, хотя об этом и не говорили.

Она знала о том, что Обри перешел в католичество. В воскресенье брат с сестрой вместе пошли на службу в церкви Святого Фомы и причастились. «Вы не можете представить, какими счастливыми эта служба сделала нас обоих, – написал в тот день Бердслей Раффаловичу. – Теперь я всегда буду ходить в церковь Святого Фомы». К сожалению, Мэйбл не могла остаться в Сен-Жермен-ан-Лэ надолго. Перспектива новой работы заставила ее вернуться в Лондон уже через неделю [11].

Между Бердслеем и Смитерсом возникло недоразумение. Обри узнал от Грея, что его рисунок «Венера между ложными богами» выставлен на продажу в Королевской аркаде, хотя речи о том, что он принадлежит Смитерсу, не было. Обри попросил Мэйбл зайти к издателю и все выяснить, а заодно узнать, как идет продажа книг из его библиотеки.

После отъезда сестры он загрустил. Англичан в городе осталось мало. Иногда приезжали друзья из Парижа, но ненадолго. Чтобы чем-то занять себя, Обри и Элен стали брать уроки немецкого языка. Бердслей считал немецкую грамматику совершенно невразумительной, но очень хотел прочитать в оригинале Гёте.

Уверенность в оптимизме доктора Ламара у Обри пошатнулась. Элен написала доктору Филипсу и попросила у него совета. Врач порекомендовал проконсультироваться со своим парижским коллегой Прендергастом.

Обри и Элен так и сделали. Доктор Прендергаст попусту их обнадеживать не стал, хотя и сказал, что правое легкое пациента находится в неплохом состоянии. Хуже то, что печень Обри значительно увеличена. Врач сделал свои назначения и на вопрос, не сменить ли им Сен-Жермен-ан-Лэ на другой морской курорт, пожал плечами.

Между тем Бердслею Сен-Жермен надоел. Не поехать ли им в Трувиль, Булонь или Динар? В конце концов остановились на Дьепе. Это место было не слишком модным, но Обри знал, что там ему будет хорошо.

Они вернулись в Сен-Жермен, чтобы собрать вещи и попрощаться. Обри огорчала перспектива расставания с отцом Анри. Пожилой священник тоже грустил, отчасти потому, что был очень невысокого мнения о духовной атмосфере, царящей в Дьепе. Там Обри будет нелегко найти исповедника-иезуита…

Через неделю Обри и Элен были уже в Дьепе. Город купался в лучах яркого солнца. С моря дул легкий бриз.

Они поселились в Hôtel Sandwich. Комната Бердслея, по его словам, оказалась самой просторной из тех, в которых ему когда-либо приходилось спать. Перемена обстановки снова пошла ему во благо. Новые звуки и виды пробуждали новые надежды. Утром Бердслей завтракал в маленьком кафе, а потом сидел, наслаждаясь свежим воздухом. Днем он оставался в своей комнате – читал, писал и отдыхал.

Беспокойство отца Анри оказалось обоснованным: две церкви Дьепа – Сен-Реми и Сен-Жак – старинные, красивые, понравились Обри только внешне. Он стал ходить в первую, но остался не слишком доволен ее настоятелем аббатом Жоржетом. Тем не менее Бердслей регулярно причащался, и это таинство наполняло его необыкновенной радостью.

Светская жизнь в Дьепе била ключом. Сезон уже начался, и город бурлил. Обри навещали старые друзья – Бланш, Таулоф и Кондер. Собирался приехать из Бретани Доусон. Мэйбл получила новый ангажемент, поэтому пока не могла покинуть Лондон, но Смитерс написал, что скоро вырвется к ним. Все это неизбежно привело к воспоминаниям о лете 1895 года, проведенном в Дьепе, когда задумывалось издание «Савоя». Приморский пейзаж с тех пор остался прежним, но многое другое изменилось…

В то время Бердслей читал «Воспоминания об истории Дьепа» Дениса Жубера. Он развлекал Бланша и Кондера рассказами о прошлом города. Некоторые описания средневековых религиозных праздников и процессий Обри знал наизусть, а остальное раскрашивал в цвета своей фантазии. «Поразительный город! – восклицал он. – Я могу представить себе Дьеп в Средние века, в эпоху Возрождения и в то время, когда он был городом напудренных париков и портшезов. Я ясно вижу его улицы во времена “Дамы с камелиями” и императрицы Евгении. Нам нужно организовать карнавальное шествие! Я сам займусь постановкой». Когда Бланш заметил, что возрождение карнавалов должно быть задачей уроженцев Дьепа, Бердслей отмахнулся: «У французов нет воображения! Кроме того, мы, англичане, в течение столетий были завоевателями. Мы должны возродить утраченный вкус к карнавалам и фейерверкам. А еще к военным и морским парадам. И конечно, к религиозным шествиям» [12].

Вскоре на этой сцене воображаемых торжеств вспыхнул новый, непредвиденный, фейерверк. В Дьеп приехал Уайльд. Летом 1895 года его здесь не было – неистовый Оскар находился в тюрьме, а летом 1897-го он оказался тут.

Уайльд вышел на свободу месяц назад и поселился в нескольких милях от города, в прибрежной деревне Берневаль-сюр-Мер, под вымышленным именем Себастьян Мельмот. Оскар стал приезжать в Дьеп, и уж тут-то его инкогнито не могло сохраниться. Британские буржуа, отдыхавшие в городе, были шокированы, но литераторы, художники и другие люди искусства оказались не столь щепетильны. Hôtel Sandwich являлся его адресом для получения корреспонденции, поэтому Оскар и Обри были обречены на то, чтобы встретиться, но впервые они увиделись не там, а на званом обеде у Таулофа. Уайльд и Бердслей обменялись дружескими приветствиями.

Драматург заканчивал работу над поэмой «Баллада Редингской тюрьмы» и искал издателя. Одним из тех, кто смог бы рискнуть, если не единственным, был Смитерс (в конце концов он и опубликовал то, чего другие боялись). Этот вариант предложил Доусон, а Бердслей подтвердил рекомендацию и сообщил Уайльду о скором приезде издателя. Когда Уайльд в следующий раз увиделся с ним, Обри как раз был с только что прибывшим в Дьеп Смитерсом. Издатель оказался изрядно пьян, но был дружелюбен, и Обри находился в добром расположении духа.