Дмитрий Комм - Гонконг: город, где живет кино. Секреты успеха кинематографической столицы Азии

Джеки Чан тоже поет

Поющий и танцующий актер – это совсем не то же самое, что поп-звезда, играющая себя самое в кино. Именно данное обстоятельство придает гонконгскому кино пресловутую playfulness. Когда-то, в 60-е годы прошлого века, этим качеством в избытке обладало европейское и американское кино. Оттого, наверное, его и было так увлекательно смотреть. Достаточно вспомнить, с каким вдохновением дурачатся на экране Жанна Моро и Брижит Бардо в фильме «Вива, Мария!» или с какой непрошибаемой серьезностью спасает мир Кэри Грант в «Севере через северо-запад». Феллини и Хичкок, Шон Коннери и Майкл Кейн, Софи Лорен и Марчелло Мастроянни – всем им не нужно было по два раза объяснять, что значит с толком, кайфом и страстью озорничать на экране.

Сегодня в американском кино разве что Джонни Депп способен продолжать эту традицию. Но когда смотришь гонконгское кино 80–90-х годов или даже просто телешоу или поп-концерты, складывается впечатление, что там каждый второй – Джонни Депп. Описать это веселое безумие невозможно, его нужно просто видеть.

Как рассказать, чем именно хорош Джеки Чан, танцующий акробатический рок-н-ролл с Анитой Муи, в процессе чуть не роняющий ее на пол, но успевающий в последний момент подхватить и даже скорчить испуганную гримасу? Как объяснить секрет успеха актрисы и певицы Салли Е – англоязычной китаянки, которая даже не умеет читать иероглифы, а потому тексты песен ей пишут латинскими буквами? В своих ранних интервью она путалась в китайских словах и могла ляпнуть нечто настолько несуразное, что все в телестудии покатывались со смеху, а сама Салли очень сексуально изображала крайнюю степень растерянности, трогательно хлопая своими огромными раскосыми глазами. (В буквальном смысле за прекрасные глаза Джон Ву и пригласил ее в свой фильм «Наемный убийца» – ведь глаза героини там фактически самостоятельный персонаж.) Но в безумном мегаполисе, где население говорит на жаргонной смеси кантонского и английского, именно такой и должна быть настоящая звезда. Салли Е снялась в двадцати пяти фильмах, а песни записала к доброй сотне – правда, не всегда понимая, о чем поет. И уж совсем невозможно описать на бумаге празднование Рождества в Гонконге. В пересказе это будет выглядеть примерно так: Энди Лау, подвешенный на тросе, летает над сценой в костюме ангела и поет: «I wish you Merry Christmas!», а тысячи китайцев в зале подпевают и машут разноцветными люминесцентными трубками (в темноте очень напоминающими светящиеся фаллосы). Сам именинник, наверное, хихикает в этот момент на небесах.

Кино и музыка в Гонконге делаются живыми людьми, а не гибридом банкомата с компьютером. В чем разница? У людей есть мозги и чувство юмора.

Поэтому я не был удивлен, когда в 2011 году именно гонконгские кинематографисты сняли первый в истории эротический фильм в технологии 3D (им стала четвертая серия знаменитой франшизы «Секс и дзен»). Конечно, ведь у них имеется здравый смысл, легко подсказывающий, какие именно художественные формы нужно запечатлевать в трехмерном изображении. (Тот, кто думает, что это гигантские пауки, заслуживает звания почетного трансформера.) Политкорректность тоже несвойственна гонконгскому кино и шоу-бизнесу, равно как и излишняя добропорядочность. Видимо, по этой причине сюжетные ходы, которые выглядят невыносимо фальшивыми в американских романтических комедиях, в гонконгских внезапно обретают драматизм и человечность.

Не менее оригинальны и гонконгские музыкальные шоу, те, что регулярно идут на сцене огромного гонконгского Колизеума или еще более вместительного Asia World Arena. Эти действа часто представляют собой фантасмагорическую смесь музыкального ревю а-ля Мулен Руж, бродвейского спектакля, показа мод, – а нередко на сцену прорывается еще и настоящее кабаре в духе Веймарской республики. Для этих шоу нередко делается сложная сценография и хореография (включая прямые вариации на темы популярных бродвейских и голливудских мюзиклов). Так же как в гонконгских фильмах невозможно предсказать, что произойдет на экране в следующий момент, на тамошних концертах нельзя угадать, что зрители увидят или услышат в ближайшие пять минут. И на каком языке: несмотря на обьединяющий термин «кантопоп», в действительности, ведущие гонконгские энтертейнеры мультиязычны – они поют на кантонском, мандарине, обязательно на английском и часто на японском языке. Кроме того, мне доводилось слышать в гонконгских концертах песни на итальянском, французском, испанском – и даже на суахили!

Тот же Боб Фосс, очень любивший ставить коллективные танцевальные номера в спектаклях и фильмах, как crazy party, безумные вечеринки, плавно переходящие в оргии, порадовался бы, видя своих гонконгских последователей – хореографов вроде Санни Вонга (тоже, кстати, снимающегося в кино) или таинственной личности, выступающей под псевдонимом HighKing, способных целое отделение концерта превратить в имитацию группового совокупления. Таковым является, например, отделение «Падший ангел» в шоу самой высокооплачиваемой женщины гонконгского шоу-бизнеса Джой Юн с хорошим названием «Концерт № 6» (2010). Действо начинается с того, что Джой выходит в белоснежной «ангельской» шубке от Шанель, но по ходу сбрасывает ее, перевоплощаясь в сексуального чертика с черными крыльями на плечах и шляпке-улитке с рожками. Далее на сцене возникают граждане обоего пола в садомазохистских костюмах из змеиной кожи (надо полагать, это змеи-искусители), которые, не утруждая себя долгими соблазнами, учиняют пятнадцатиминутную оргию при активном участии самой звезды, героически не прекращающей петь даже в весьма сложных позах Камасутры. Финал эпичен: откуда-то сверху (видимо, из Рая) спускается белоснежный лифт; уже порядком затраханный к этому времени ангелочек Джой забирается в него и… возносится на небеса, а граждане в змеиной коже как ни цеплялись за лифт, но в итоге остаются внизу. И над всем этим безумием возвышается кабаретная декорация из раздвинутых женских ног, напоминающая о «Голубом ангеле» Джозефа фон Штернберга.

Номер вызвал ожидаемый скандал в Китае, где его сочли порнографическим. (Забавно, что когда в 2011 году Джой Юн выступала в лондонском Альберт-Холле, этого номера в шоу тоже не было.) Зато зрители Гонконга, Сингапура и Токио могли насладиться им по полной программе, а публика в Атлантик-Сити в 2012 году – даже без змеиных костюмов.

А в феврале 2012 года Джой Юн порадовала своих поклонников травестийной версией знаменитого номера Мэрилин Монро «Бриллианты – лучшие друзья девушки», с самой Джой в черном фраке и цилиндре, а также кордебалетом, наряженным в розовые платья а-ля Мэрилин, с глубоким декольте, огромным бантом на попе, – и состоящим исключительно из мужчин. По ходу танца эти псевдоженщины вытаскивают из декольте красные бумажные сердца и предлагают их псевдомужчине Джой, а когда получают отказ, начинают снимать с себя бриллианты. Показывалось это десятиминутное трансгендерное хулиганство не в специальном ночном клубе, а на сцене огромного гонконгского Колизеума, на глазах у двенадцати тысяч зрителей, среди которых, как на любом поп-концерте, было немало подростков. Если бы такое случилось в России, то один питерский депутат, наверное, умер бы от ужаса прямо в зале. Но и мои знакомые американцы удивлялись, что такое вот кабаре показывается в мейнстримном шоу. А гонконгцы ничего, радуются (и опять-таки машут разноцветными «фаллосами»). Им не привыкать: по сравнению с тем, что можно увидеть в гонконгском кино и на поп-сцене, самые дерзкие эскапады Леди Гага выглядят невинными проделками школьницы.