Паола Волкова - Мост через бездну. Импрессионисты и XX век

Очень интересно сравнить две его картины. Одна картина написана еще в брабантский период, когда Ван Гог только-только начинал пробовать себя в живописи. Это период «Едоков картофеля». Ван Гог сделал очень интересный подготовительный рисунок для картины под названием «Сеятель». Он изобразил крестьянина, который идет и сеет злаки из привязанного к нему лукошка: бросает в землю зерно, оплодотворяет землю зерном. И какого интересного сеятеля он пишет в 1888 году! Если вы сравните две эти картины, одного сеятеля и другого, то увидите путь, который прошел Ван Гог, и не только Ван Гог – художник, не только Ван Гог – живописец, но и Ван Гог – мыслитель, Ван Гог – повествователь, Ван Гог – рассказчик. Взглянем на сеятеля, которого он пишет в 1888 году: какое раскаленное светило восходит, сжигающее землю, как изображена фигура сеятеля, человека, почти не имеющего лица. Это изображение уже не сеятеля, а какого-то мифологического оплодотворителя планеты. И что-то в этом есть еще и от апокалиптической безнадежности. Ван Гог пишет Апокалипсис, он пишет какой-то финал.

Винсент Ван Гог. Сеятель (по Милле). 1880. Музей Винсента Ван Гога, Амстердам

Винсент Ван Гог. Сеятель. 1888. Музей Винсента Ван Гога, Амстердам

Он пишет удивительные вещи в Арле и в Овере. Он прожил в Овере семьдесят дней. Семьдесят дней, то есть два с небольшим месяца. И за семьдесят дней он написал больше семидесяти картин. И каждая картина завершена. Это и портреты (женские портреты и портрет доктора Гаше), это и церковь в Овере, это и черные вороны, которые летят над золотым полем пшеницы. Для него любая натура, которую он пишет, равно одушевлена. Она для него абсолютно живая. Именно в Овере Ван Гог пишет свое знаменитое «Пшеничное поле с кипарисами». Какой поразительный цвет – темно-зеленый! Эти живые кипарисы. Художник пишет метафизику жизни природы, ее рождения. Глядя на эту картину, вы видите метафизику жизни: словно это не просто стоящий кипарис, а будто бы он в каждую минуту, в каждую секунду растет, становится выше на ваших глазах. Его кипарисы вырываются из-под земли, и вы видите, что они живые в каждую секунду времени. Ван Гог пишет эту живую, невидимую нам жизнь. Он рассказывает, он показывает, он вводит нас на высший уровень бытия материи – посредством художественного языка.

Винсент Ван Гог. Пшеничное поле с кипарисами. 1889. Метрополитен-музей, Нью-Йорк

Конечно, это художник, о котором исчерпывающе рассказать очень сложно. Но при всей своей невероятной сложности это художник в достаточной степени эмоционально и чувственно понятный. Если вы стоите около его полотен, они вас вбирают в себя, они открывают вам глаза на мир вокруг вас, они дают вам возможность по-новому видеть, они взрезают ваш глаз и дают вам возможность абсолютно нового видения. Так же действуют произведения хорошего писателя или хорошего поэта.

Мы сами от столкновения с такого рода искусством становимся немного другими. В жизни каждого человека, если в него попадает этот сеятель – Ван Гог (а он сам по себе и есть сеятель), произрастает нечто новое. Без его живописи, без его эстетики ваша жизнь уже не существует.

Ван Гог был человеком больным. И сам он очень хорошо осознавал, что болен. Он пошел в Овер, специально сам отдал себя под покровительство доктора Гаше, потому что в больнице Сан-Реми ему было очень плохо. Но все равно он продолжал писать картины, ему предоставляли для этого условия.

В 1890 году он живет в городе Овер-сюр-Уаз. Это очень важный период в его жизни и творчестве. Ван Гог уже стоял на пороге своей славы, ее звуки уже доносились до него. Анна Бош в Бельгии купила его картину «Красные виноградники в Арле» за 400 франков, о нем писали газеты, о нем начали писать как о явлении художественном, и он это знал. Он участвовал в групповых выставках в Париже, он подошел уже к тому моменту, которого так долго ждал. Он вместе со своими друзьями выставлялся уже на настоящей большой выставке. И все-таки он видел себя изнутри, со стороны. Он говорил: «Да, следует признать, что я очень тяжело болен, и без помощи я обходиться не могу».

Такие люди, как Ван Гог, не одинокими быть не могут, потому что гений одинок всегда, а он был гений в чистом виде. И все же около него всегда был человек, который сыграл в его жизни важнейшую роль. И если у Ван Гога не сложились отношения с Гогеном, то это потому, что две такие яркие и очень разные индивидуальности не могли находиться под одной крышей. Их расставание было драматическим и неизбежным. Но его брат Тео всегда был рядом с ним. Собственно говоря, он был его спонсором, он был его меценатом, выражаясь современным языком. Но это слишком грубое и упрощенное определение. Тео был гораздо больше, чем просто спонсор. Он был какой-то его органической биологической частью. И без этого союза с братом Ван Гог не мог бы состояться так, как он состоялся.

Когда рассказывают о творчестве Ван Гога, это всегда рассказ о том, что такое гений с волей к осуществлению самого себя, потому что одного гения недостаточно, должна быть воля к самоосуществлению. И у Ван Гога эта воля к самоосуществлению была. Собственно, с тех пор, как он попал в Овер, и с тех пор, как он понял, что это его путь, его сотворила эта воля. Жизнь его была страшной. Он был болен. Но, как говорится, медицина и искусство расходятся в диагнозе. Он был болен, но он писал картины так, как их не мог бы написать другой человек, здоровый человек. Это картины очень осмысленные, очень осознанные, очень волевые, очень целенаправленные.

Из девяти лет творчества Ван Гога особенно важны четыре года: два года в Париже и два года в Арле и в Овере. И последние два года (так называемый арльский период) окончательно создали Ван Гога, в этот период он полностью себя нашел и реализовал. Чего ему это стоило? Ему это стоило жизни: он покончил жизнь самоубийством, он выстрелил в себя. И все-таки, несмотря ни на что, это была очень счастливая жизнь. Потому что для гениального человека главное – это самоосуществление: стать собой, не только найти себя, но иметь волю и силы стать собой, полностью реализоваться и получить в веках имя, которое навсегда останется в списке избранных имен. Можно ли его назвать несчастным? Это художник, которого мы не можем раскрыть до конца, в нем есть непостижимая тайна, как и в Тулуз-Лотреке. И мы не можем ее раскрыть – эту тайну гения, тайну творчества, то, каким образом он нашел свой уникальный способ рассказывать нам о своем состоянии.