Джулия Кэмерон - Поиск источника: настойчивость на пути художника

Но у меня только одна жизнь, и ее следует целиком и полностью устроить так, чтобы художник во мне процветал. Иногда трудно окунаться в жизнь Манхэттена. Я скучаю по Нью-Мексико, по иззубренным сиреневым горам, по бескрайним лугам серебристо-зеленого шалфея. Мне не хватает ветра, напоенного ароматом сосен. Я скучаю по поросшим елями каньонам.

Манхэттенские каньоны сложены из бетона. Красиво, но, чтобы увидеть их красоту, приходится себя приучать. Прошлым вечером водитель такси, который вез меня на занятия, выбрал путь через Гринвич-Виллидж. Шел снег, и из окна машины я увидела уставленную цветами стойку корейской зеленной на углу. Сквозь серебристую пелену снега соцветия полыхали необычайно ярко.

«Как красиво!» – ахнул мой спутник. И это действительно было красиво – если остановиться на миг и приглядеться. Мне пришлось силой заставить себя сконцентрироваться. Взяв себя за воображаемую шкирку, встряхнула: «Вот! Смотри!»

Я творец. Я обязана уметь остановиться и увидеть. Взгляд человека искусства не должен замыливаться. Мне, как художнику, вредно быть настроенной исключительно на внутренний канал и вечно смотреть всевозможные «ах, если бы только», которые показывают на внутреннем экране. («Что если бы я не стала продавать ранчо в Нью-Мексико?» «Ах, если бы у меня остались лошади!»)

Фокус в том, что когда мы что-то совершаем, пусть даже в воображении, то на самом деле мы торжествуем, сознавая, что внутри нас скрывается бесчисленное множество возможностей.

«Что если бы» и «если бы только» – яд для творца. Эти мысли отбрасывают нас в прошлое. Они притупляют нашу способность видеть кипящую вокруг жизнь. А ведь именно в ее течении нас поджидает вдохновение. Чтобы художник жил полной жизнью, чтобы работа не стояла на месте, первым делом надо жить здесь и сейчас. Я это знаю, но чтобы это проделать, в последнее время приходится прикладывать усилия. Если вместо «сейчас» я живу в «тогда», мой творческий колодец пересыхает. Слог теряет живость и силу, становится невнятным и невыразительным. И я уже не замечаю ведра нарциссов, сияющих золотым светом в сырой городской ночи.

В последнее время внутреннее кино занимало все мое внимание. Я ощущала, что некий отлив тянет меня прочь от реальной жизни, в сумеречный мир страхов и сожалений. Трудно было сохранять оптимизм. Я чувствовала, что ускользаю от той жизни, которой живу, ухожу в полумир жизни, которой я жила бы, если бы… Если бы я только выбрала это, а не то… Если бы я только лучше выбирала…

Я обеспокоена – это может быть первым отблеском на клинке депрессии. Чувствую, что разум подбирается все ближе к краю, и мне становится страшно. В моей семье были депрессии. Отец много раз лежал в больнице с маниакальной депрессией. Маму тоже госпитализировали с депрессией, вот так-то. Мои родители были люди уязвимые, одаренные, и порой кажется, что от них я унаследовала и уязвимость, и одаренность. Чтобы поддерживать оптимизм, приходится прикладывать усилия, цепляться за приятные мелочи: гулять с собаками, покрывать бумагу буквами, подолгу сидеть за фортепиано. Мне нельзя браться за крупное и сложное: это слишком трудно.

Пережив три срыва, я вынуждена была научиться проживать каждый день очень старательно. Нужно писать. Нужно ходить. Нужно молиться. Нужно отмечать каждый шажок вперед. А главное – нельзя скатываться в страдания и отчаяние, как я это делала в свои мрачные 20 лет, когда пила напропалую. Сегодня я – непьющий алкоголик. Но для того чтобы не пить и сохранить здоровье, я каждый день должна что-то делать. Жалея себя, я проторяю дорожку к стакану. Я не могу окунаться в жалость к себе, потому что сразу после этого окунусь в бутылку.

Ни одна птица не парит слишком высоко, если она парит на собственных крыльях.

Мы вольны выбирать, о чем думать – о хорошем или о плохом. Вольны выбирать, что хотим видеть – красоту или уродство. Мы говорим, что «тренируем глаз» на то или это, и понимать это следует вполне буквально. Мы способны натренировать собственные глаза так, чтобы они видели те области жизни, которые даруют нам красоту и благодать.

Возьмите ручку. Напишите в столбик числа от одного до пяти. Составьте список из пяти красивых вещей, которые вы недавно приметили. Может быть, видели у своего дома белую собачку. Или мраморного дога. Звездчатые лилии у корейского магазинчика. Золотисто-желтое дерево гинкго в центре квартала. Поднимающийся над горизонтом молодой месяц. Каждый день несет с собой столько красоты, что на один короткий список вполне хватит. Быть может, вам захочется писать такие списки каждый вечер.

Звездная ночь. Даже на Манхэттене, где огни небоскребов спорят с созвездиями, звезды видны так отчетливо, что наш мир в их скопище кажется просто пылинкой. Окно моей манхэттенской квартиры – одна светящаяся точка из миллионов. В масштабах галактики же Манхэттен – не более чем горстка огоньков на боку планеты, которую зовут Землей. Все дело в том, откуда смотреть. Я сижу за письменным столом, гляжу на мерцающие звезды и силюсь не утратить оптимизма, чувства, что, как я ни мала, в моих масштабах мои усилия что-то все же значат.

Скука не конечный продукт. Ее можно уподобить, скорее, ранней стадии жизни и творческого процесса.

Оптимизм – это отчасти счастливый выверт психодинамики, а отчасти выученная реакция. Бывают люди, которые словно рождаются оптимистами. Всем остальным приходится немного поработать над собой. У меня есть несколько способов поддержания оптимизма, и один из них – разговоры с другом, Ларри Лонерганом. Ларри – медиум-спирит. Одной ногой он стоит в этом мире, второй – в том. Оптимизм он черпает из Духа и тщательно соблюдаемых спиритических практик. Когда мне нужно взбодриться, я набираю номер Ларри и получаю свой заряд оптимизма. Взгляд Ларри всегда обращен вдаль: он пронизывает будущее.

«Ты ведь сейчас на грани? – сказал мне Ларри сегодня днем. – Много незаконченных дел, нерешенных вопросов. Сохраняй веру, и пусть дела идут своим чередом». К сожалению, Дух не в ладах со временем. «Духи говорят, что это будет скоро, но никогда не уточняют, что значит “скоро”», – с сожалением заметил Ларри. Он словно чувствовал вину за то, что его потусторонние друзья не захотели высказаться более определенно. Впрочем, «скоро» – это уже немало. Это и есть та поддержка, которая мне сегодня нужна.

Для меня «скоро» означает, что надо продолжать попытки. Не сдаваться, потому что в следующий миг может произойти чудо. Продолжать писать книги. Продолжать упражняться на фортепиано. Стиснуть зубы и сосредоточиться. Я работаю над мюзиклом под названием «Магеллан»: надо уделять ему больше внимания. Надо прислушаться и добавить музыки там, где требуется. Если я сяду за фортепиано, музыка придет. Надо лишь захотеть и опустить руки на клавиши.