Журнал «Пионер» - Пионер, 1954 № 06

Тётка Ганна вытаскивает из печи большой чугун, наливает в миски похлёбку и ставит на стол.

Оникий первый набирает ложку, отхлёбывает, но тут же багровеет, и на глазах у него показываются слёзы. Он выплёвывает похлёбку и ругается:

- Пропади она пропадом! Как горячо! Вустимке становится весело.

- Студи, дурачок! Под носом ветер есть! - повторяет он дедушкину поговорку и заливается смехом, ожидая, что за ним засмеются все.

Но никто не смеётся. Только маленький Лука прыснул и тут же замолчал, получив пинок от матери.

Лицо толстого Оникия наливается кровью. Он останавливает тяжёлый взгляд на Вустимке и хрипло спрашивает:

- Ты кому это сказал, щенок? Вустимке непонятно, за что рассердился на него дядя Оникий. И дед Лука, и тётка Ганна, и все за столом смотрят на него враждебно. Только младшая сноха - тётка Лукия - нагнулась, чтобы скрыть улыбку.

- Яблоко от яблоньки недалеко падает, - говорит Ганна. - Скажу Марии, пусть отлупит.

- Ага, ага, - гнусавит старый Лука. - Да лусть так лупцует, чтобы шкура полопалась. Учить надо… Прости, господи!

- Вон из хаты, щенок! - орёт Оникий. Слюнявый Лука громко хохочет. Но на этот раз мать не даёт ему пинка.

Вустимко растерялся. Что же он такое сказал? За что его выгоняют из хаты?

В это время Ганна встаёт, будто к печи, и внезапно хватает Вустимку за ухо. Не помня себя от испуга, мальчик вырывается и со всех ног бежит из хаты. Он подбегает к матери и прячется за неё, вцепившись в юбку.

- Ты чего? - озабоченно спрашивает мать.

Но разъярённая Ганна уже тут как тут.

- Распустила своего висельника! - вопит она. - Оникий тебе заработок даёт, а этот выродок дураком его обзывает! В собственной хате хозяина обижают! Дураком обозвал хозяина! Где ж это видано! Наказывай! Наказывай его! При мне наказывай!

Вустимко с минуту колеблется: бежать от матери или оставаться? Нет, мать не даст в обиду, и он ещё крепче прижимается к ней.

- Наказывай! - как очумелая, визжит Ганна. - Чтобы шкура полопалась!

Мать грязными, вымазанными в глине руками ловит Вустимку за плечи, а когда он пробует вырваться, хватает его за голову. Вустимко начинает реветь. Но мать не обращает на это внимания. Она задирает ему рубашонку, и на спину Вустимке сыплются звонкие удары.

Вот как заступилась за него мама! А он ещё искал у неё защиты от сердитых Мычаков!… В сердчишке его закипает обида. Шлепки обрушиваются один за другим, но Вустимко не чувствует боли - так он возмущён матерью, Ганной, всеми Мычаками. Разве он хотел кого-нибудь обидеть? За что мать бьёт его?

Остальные подёнщицы стоят молча, потупясь. Никто не скажет в защиту мальчика ни слова. А Ганна всё вопит:

- Бей, бей!

Из хаты выбегает слюнявый Лука и, увидев, что Вустимку бьют, хохочет и, приплясывая, выводит:

Раз, два, три, четыре,

На скамейку положили.

Рубашонку сняли,

Выволочку дали!

Вустимко не выдерживает издевательства. Он, изловчившись, кусает матери руку. Та, вскрикнув, отдёргивает руку, а Вустимко вырывается и стремглав вылетает со двора.

Он, не останавливаясь, бежит по улице домой и прячется в саду. Вся спина горит. Он осторожно дотрагивается до неё рукой. Нет, кожа не полопалась. Теперь только он начинает плакать. От боли, от обиды, от сознания несправедливости!

Долго лежит Вустимко в густом вишеннике и беззвучно рыдает.

Спина постепенно перестаёт болеть. Но в душе у Вустимки всё кипит. Мальчик глубоко вздыхает. Он мечтает о том, как вырастет большой и отомстит за всё, за всё… Мычаков он столкнёт в яму - к лягушкам! Всех - и Оникия, и Ганну, и слюнявого Луку. Воображение рисует ему, как лягушки вопьются в противные рожи врагов и как Мычаки начнут сохнуть, сохнуть и помрут…

Матери он тоже не забудет обиды. Он просидит тут до утра, простудится и умрёт. Пускай тогда, мать поплачет!

Несколько раз его зовёт Галя, но Вустимко молчит. Он только переходит из вишенника под вербы и прячется в густых зарослях.

Вечером возвращается мать. Вустимке видно из его убежища, как она рассказывает что-то Галс, дедушке, и они начинают звать Вустимку. Но он молчит. Мать кормит Грица, загоняет в хлев овцу. У матери озабоченное лицо, и Вустимко испытывает наслаждение. Ага! Поищите-ка его теперь! Нет, он просидит тут не только ночь, но и завтрашний день.

Управившись по хозяйству, мать принимается звать его. Она ищет в саду, заглядывает в колодец.

Когда совсем темнеет, Вустимко уже не видит, что делает мама, и только слышит её взволнованный голос:

- Вустимко! Где ты?

- Вустимко! - зовут дедушка и Галя.

Потом их голоса затихают. Мальчик сидит под вербами и мечтает о том времени, когда он вырастет большой. Вдруг рядом что-то зашуршало. Вустимко испуганно подпрыгивает на месте и касается ногой чего-то холодного, скользкого.

- Жаба! Он бросается бежать к хате. Уже совсем стемнело. В хате темно: нет керосина, но дверь отворена. На пороге сидит дедушка и, кашляя, разговаривает сам с собой.

- Ну, на что его бить?… Он же глуп ещё… Разве он понимает?…

Вустимко прячется за стену хаты. Вот тут он простоит до утра. Но и здесь прыгают лягушки, ему становится жутко. Он приближается к углу, и вдруг чья-то рука хватает его в темноте за рубашонку. Он не успевает вырваться и только втягивает голову в плечи, ожидая новых побоев за то, что он не откликался.

Но мать не бьёт его. Она обнимает мальчика и жёсткой ладонью гладит по лицу.

- Несчастный ты мой, - тихо говорит она, и Вустимко чувствует, как ему на голову капают слёзы.

Вся злость на маму сразу проходит. Он прижимается к ней и глубоко-глубоко вздыхает.

- Не я тебя била, злыдни тебя били, - плача, говорит мать и прижимается мокрой щекой к его лицу.

Вустимко не раз слыхал про злыдней - маленьких бесенят, которые забираются к бедным в хаты. Про всех бедняков говорят, что их обсели злыдни. Но ведь мама била его сама, а говорит, что это злыдни… Потом он догадывается: мама не хотела бить, а Мычаки напустили на неё злыдней, вот она и побила.

- Пойдём домой, - ласково говорит мать и берёт его, такого большого, на руки.

Вустимке становится легко. Он обнимает маму и говорит:

- Не плачьте, мама! Я как вырасту, мы с отцом зададим! И злыдням и Мы-чакам.

Перевёл с украинского

Вл. Россельс.

С. Фролов.