Журнал «Пионер» - Пионер, 1949 № 08

Впрочем, говорили, что и негр не ударил лицом в грязь и сделал удивительно красивый и лёгкий автомобиль тоже с завлекательным названием «Серебряная свирель».

Прямое шоссе сперва полого, а потом всё круче и круче спускалось в сторону Гренд-жера, пересекая широкий котлован, а затем вновь подымалось по другую сторону этого котлована. На вершине холма был старт, а в пятистах метрах, уже на ровном участке, финиш. Девятиметровое полотно шоссе было разделено белыми полосами на три равные дорожки. Обычно со старта отправляли по три машины.

Немного в стороне от места старта, на лужайке, огороженной канатами, происходило взвешивание машин и жеребьёвка. Все машины в зависимости от их веса делились на автомобили первой категории и на лёгкие, или, как их называли сами ребята, «малолитражные».

- «Серебряная свирель»! Вот она, «Серебряная свирель»! - загудели зрители, обступившие плотным кольцом весы.

Все бросились к машине Чарли. Некоторые уже поставили довольно значительные суммы на эту ещё неизвестную машину. И вот она, наконец, здесь, её можно рассмотреть, взвесить все её достоинства и недостатки, даже потрогать руками.

- Слишком лёгкая!

- Без фар, гляди!

- У этого негритёнка вид вполне уверенный!

Смуглый весовщик, увидев Чарли и зная его по прошлогодним гонкам, сказал с удивлением:

- Так ты явился, Робинсон? А нам сказали, что в нынешнем году тебя не будет…

Чарли хотел было спросить, кто сказал это, но тут его оттеснили в сторону.

На весы поставили машину Мэрфи.

Взглядом знатока Чарли сразу определил, что это серьёзная конкурентка его «Свирели». Машина была красива, это признал бы даже самый злостный противник. Выкрашенная в небесно-голубой цвет, с высоким капотом, который производил впечатление мощного двигателя, она выглядела очень добротно. Особенно понравились всем настоящие фары и толстые выхлопные трубы - совсем как у настоящего гоночного автомобиля.

Чарли вспомнил свои колебания, вспомнил, как он поставил было на «Свирели» фары, как они её украшали и как ему было жалко отказаться от них… Но он решил в своей машине всё подчинить одной цели - быстроходности. Каждый выступающий предмет потеря - скорости. Всё лишнее должно быть убрано. Машина должна стать обтекаемой, как самолёт. А эти фары и трубы, к чему они?!

Между тем друг Чарли Василь Гирич уже вкатывал на весы «Серебряную свирель», и компания Мэрфи следила во все глаза за результатом взвешивания.

- Первая категория, - громко объявил весовщик. - Сто два фунта.

- Твоё имя? - спросил Чарли один из судей, готовясь внести его в список гонщиков.

- Чарльз Робинсон, сэр.

Сидевший во главе стола главный судья, белокурый, крепко сбитый человек, поднял голову и уставился на Чарли. Лицо его неприязненно кривилось.

- Уж очень многое они себе стали позволять, эти негры! - пробормотал он довольно явственно. - А твоя машина отвечает всем требованиям комиссий? Ты получил разрешение участвовать в гонках?

- Конечно, сэр.

Однако судья не поверил, затребовал паспорт «Свирели» со всеми данными и начал придирчиво изучать его. Чарли не мог придти в себя от изумления: только что такие приветливые, такие любезные, шутившие со всеми гонщиками судьи вдруг стали сердитыми и грубо допрашивали его о вещах, вовсе не идущих к делу: где, например, брал он те материалы, из которых построена его машина, не краденые ли они? Мельком он уловил несколько слов, сказанных главным судьёй, в которых повторялось слово «ниг-гер».

- Можешь идти, выводить свой «ящик» на старт, - угрюмо и как бы нехотя сказал наконец один из судей, проверив всё до мельчайших подробностей; придраться было не к чему, и мальчика приходилось волей-неволей допустить к состязаниям.

Барьер, огораживающий шоссе, на всей дистанции был облеплен взрослыми и ребятами, сбежавшимися и приехавшими не только из города, но и из соседних местечек и ферм. Здесь были и все друзья Чарли: Пабло со своей семьёй, отец Квинси со своими близнецами, которые никак не могли стоять спокойно и всё искали более выгодного места. Их «старик» стоял рядом с Салли Робинсон и сочувственно посматривал на неё.

- Вы не волнуйтесь так, мэм, - сказал он. - Ваш Чарльз не подкачает, не такой он парень! Я это и своим мальчикам каждый день говорю, берите, мол, пример с Робинсона…

- Благодарю вас, - Салли посмотрела на него блестящими, как у сына, глазами, - у вас тоже отличные ребятки и наши большие друзья… Нет, я не волнуюсь, мистер Квинси.

Немного поодаль от них Мэри Смит нетерпеливо спрашивала у Джоя Беннета:

- Когда же, наконец, начнётся! Когда поедет Чарли?! Я прямо не доживу, кажется…

- Доживёшь, - хладнокровнейшим образом отвечал Джой. - Вон, гляди, сейчас начнутся заезды малышей. Их «малолитражки» уже на помосте.

Толпа зашумела сильнее, все вытягивали шеи и становились на носки, чтобы лучше видеть. Действительно, на наклонном помосте устанавливали первые «малолитражки», которые должны были открывать гонки. На этом помосте автомобили удерживались особым рычагом, который потом, по сигналу судьи, мгновенно отводился в сторону, давая свободу машинам. Такое устройство было введено недавно. Ещё года два назад машину каждого гонщика толкал по сигналу менеджер, и затем они по инерции катились дальше. Поэтому результат гонок зависел не от ходовых качеств машины, а от силы толчка, которым менеджер отправлял в путь «своего» гонщика.

- На старте «малолитражные» машины. Номер первый - Вилльям Хойт, номер второй - Роберт Хансен, номер третий - Поль Годфрей, победитель прошлогодних состязаний «малолитражек»! - объявил резкий голос радиодиктора.

Раздался выстрел - и маленькие машинки скатились с помоста. Толпа закричала и замахала руками, подбодряя гонщиков. Фотографы местных и гренджерских газет выбежали на дорожки и, припав на колени, фотографировали соревнующихся. Кинооператоры крутили ручки своих аппаратов, радиодиктор комментировал каждый участок гонок, пройденный машинами. Наши друзья, несмотря на то, что машины малышей интересовали их значительно меньше, всё же азартно следили за состязанием.

Наверху, у самого помоста, собралась кучка гонщиков постарше, ожидающая своих заездов. Тут были и Чарли с Василем. Оба мальчика разговаривали с подошедшими к ним мистером Ричардсоном и доктором Рендалем. Учитель в такую ответственную минуту не мог оставить своего ученика без напутствия.

В это утро в театре, во время первой части праздника, Ричи и его друг, доктор, поняли, какое страшное горе должен был пережить Чарльз Робинсон, не услышав имени отца среди имён тех, кто погиб за родину. И учитель тут же решил непременно отыскать мальчика на старте и показать ему, что друзья думают о нём. И вот теперь они оба - он и доктор - наперерыв старались сказать Чарли что-нибудь ободряющее.